Новость казалась замечательной, но Феликса не могла уехать из города, ей не на кого было оставить дочку, а взять Тами в Пущу-Водицу никто бы не позволил. Что ж, если она нужна Киевскому военному округу, то пусть округ ей поможет, решила Феликса. После собрания она подошла к организаторам и попросила машину отвезти дочку в село к родителям.
Весной сорок четвёртого года Киев только начинали восстанавливать, и хотя завалы на разрушенных улицах ежедневно расчищали сотни людей, было достаточно беглого взгляда, чтобы увидеть, как мало сделано. Но когда штабная эмка выехала на шоссе, соединявшее Киев с Белой Церковью, Феликса поняла, до чего же огромную работу проделали зимой киевляне. За городом казалось, что бои прошли не полгода назад, а закончились только что. По обочинам истерзанного гусеницами, разбитого воронками от артиллерийских и танковых снарядов шоссе чернели свернутыми башнями сожжённые танки. Советскую технику вывозили первой, отправляли в Киев в ремонт или на переплавку, а немецкая по-прежнему громоздилась в полях, по перелескам, среди траншей, вдоль дороги, вдоль всех дорог, по которым продолжали наступать советские войска.
Пригородные села пострадали мало, ноябрьское наступление на правом берегу Днепра шло стремительно, Фастов отбили у немцев на следующий день после Киева. Но уже за Фастовом, там, где в декабре приходилось сдерживать контратаки Манштейна, села чернели пожарищами, и среди них только изредка, давно не белёнными, осыпавшимися стенами, серели уцелевшие хаты.
Глядя на разрушенные села, названия которых знала с детства, Феликса готовила себя к тому, что Кожанка ждёт её такой же, сожжённой, обезлюдевшей, с землянками, вырытыми на краю огородов в стороне от сгоревших хат. И кто знает, увидит ли она своих родных.
Машина, в которой нашли место для Феликсы и Тами, везла в Корсунь двух штабных, майора и капитана. Офицеры были не рады тому, что придется делать крюк, да еще и сворачивать за Фастовом с шоссе на раскисшую в распутицу грунтовку.
— Увязнем где-нибудь в полях, — недовольно покосился на Феликсу майор. — Там и вытащить-то некому будет. До лета прокукуем. Как, говоришь, село твое называется?
— Кожанка, — в который уже раз за день повторила Феликса.
— Не помнишь такого села, Матвеев? — спросил капитана майор. — Ты же у нас оперативник, должен все карты в голове держать.
— Помню, — поморщился капитан. — Два раза пришлось его брать.
— Это не важно. Два, три, главное — результат.
— Результат такой, что после второго раза от села, как правило, рожки да ножки остаются. И название.
— А нам, Матвеев, кроме названия ничего и не нужно. Всё равно они тут все предатели. Это, если хочешь, мое личное мнение, но оно не только моё. Зачем они остались? Вражеские войска поджидали? Кормили немцев, тёплой одеждой снабжали, на их заводах работали. На вражеских заводах, Матвеев, не на наших! Вот ты, — майор обернулся к Феликсу. — Была в оккупации?
— Нет. В ноябре вернулась из Молотова. Но выехать отсюда было сложно, многие не смогли.
— Не захотели! Подумали, а поживём-ка мы без советской власти, без пятилетних планов, без колхозов. Понравилась им такая мысль, вот и остались. Так что нечего их щадить, пылинки сдувать. Органы наши до них ещё не добрались, другим заняты. Но доберутся. Всех проверят, каждого спросят: а чем ты занимался с осени сорок первого по осень сорок третьего, на кого работал?
Феликса решила молчать. Майор здесь старший, и если хочет поговорить в дороге, пусть заливает, черт с ним. Она выйдет в Кожанке и больше никогда его не увидит.
— Ну а партизаны? — вместо неё подал голос капитан. — Ведь рвали же здесь мосты и железные дороги.
— Я, Матвеев, академию закончить не успел и военное право изучил пока не в полном объёме, — майор ухмыльнулся так, что стало ясно: он как раз-таки считал себя специалистом в военном праве. — Но конвенции, и вообще правила ведения войны, существования партизан не предусматривают. Есть мирное население, и есть военнослужащие в форме. С точки зрения права, партизаны — это вооружённые бандиты. Да и по сути это так. Если ты можешь держать в руках оружие, твоё место в армии, под началом командиров, под присмотром особых отделов, под зорким взглядом политработников. Кто знает, чем они занимались тут, в лесах? Может, поезда взрывали, а может, ждали, чья возьмёт? Смесь махновщины с петлюровщиной, вот что такое твои партизаны, если только это не отряд, организованный НКВД. Но такой отряд подчиняется штабу, который находится в городе Москве, выполняет его приказы, и воюют в нём не дезертиры, бросившие свои части, а проверенные люди, которые не из сёл берутся. Так что и тут есть работа для органов, много работы.