— Вы курите, лейтенант? — спросила Феликса.
Тот кивнул и потянулся к карману, чтобы достать папиросы.
— Нет, не нужно. Когда мы остановимся, выйдите из машины и закурите. Вам не сложно?
— Выйти и закурить? С удовольствием, — рассмеялся лейтенант.
Когда машина остановилась у председательской хаты, Феликса попросила водителя дать два коротких гудка. Тот просигналил. Из хаты вскоре вышел человек и встал у двери, разглядывая машину. Подождав с полминуты, Феликса сказала:
— А теперь один длинный. Злой такой, раздражённый.
Голова подпрыгнул, потрусил через двор к воротам, открыл их и замер, не зная, что делать дальше и чего от него ждут. Лейтенант курил, прохаживаясь у капота автомобиля. Глядя через окно на испуганное лицо председателя, Феликса подождала ещё немного, открыла дверцу и не торопясь вышла из машины.
Время в Киеве двигалось медленно, его течение устремилось к западу, откуда голосом Левитана доносились торжественные сообщения о новых победах. А в измельчавшую киевскую заводь выносило людей, для которых будущее казалось невозможным без прошлого, но прошлое было затемнено и мучительно неясно.
Первой Феликсу нашла усталая женщина с увядшим страдальческим лицом. Анна Николаевна, мать Жоры Вдовенко, ничего не слышала о сыне с лета сорок первого, ей не прислали ни похоронки, ни даже извещения, что он пропал без вести. Жора просто исчез, о его судьбе никто ничего не знал. Анна Николаевна растерянно смотрела на мир, не понимая, с чего начинать поиски. Весной она вернулась в Киев из Чкаловской области и отправилась на «Арсенал». Там кто-то посоветовал найти командира отряда или его семью. Анна Николаевна нашла Феликсу.
Следом, всего несколько дней спустя, Феликсе передали записку от жены Исаченко, Марии Козловой. В городском пожарном управлении она узнала, что командиром отряда, в который зачислили её мужа, был Гольдинов, и отыскала Феликсу через «Динамо».
Феликса не очень понимала, чем может помочь этим женщинам, если не в силах помочь себе; все они оказались на пустынном, выжженном поле, придавленном тьмой, и ни людей не было видно на нём, ни следов.
— Я знала и помню сейчас в лицо и по именам всех мальчиков из пожарной команды «Арсенала», — сказала Вдовенко, когда втроём они собрались у неё в комнате на улице Челюскинцев. — Может быть, о них что-то известно родным, может быть, кто-то жив, но мы просто не знаем.
— И в пожарном управлении нужно расспросить. Давайте составим список, кого мы помним, — согласилась с ней Козлова. Обе женщины посмотрели на Феликсу так, будто полномочия командира отряда от Ильи перешли к ней, и без её согласия тут ничего уже не решалось. Феликса не была готова брать ещё и их груз, ей предстояли первые соревнования, которые уже называли послевоенными, хотя война ещё продолжалась, но ситуация вела себя сама. Она ничего не могла изменить, и отказать этим женщинам тоже не могла.
Контрольные старты перед соревнованиями назначили на начало июня. Бывший Красный стадион к лету восстановили и готовили к открытию.
— Терещенко, — подозвал её тренер, когда Феликса вышла разминаться перед забегами. — Почему посторонних приглашаешь? О результатах надо думать, а не о подружках. Вам все условия создали, выписали паёк и питание, как в кремлёвской столовой, так будь любезна, показывай результат, а не с подружками лясы-балясы разводи.
Феликса никого не приглашала, две недели перед стартами она тренировалась в Пуще одна, по программе, которую составила сама. Тренер КВО Харчук не приезжал к ней ни разу, оттого, наверное, теперь и нервничал.
— Какая подружка? — бросила взгляд на трибуны Феликса.
— Да вон сидит, — тренер махнул рукой в сторону центрального сектора, но девушка, из-за которой он устроил разнос, уже стояла за его спиной.
— Феля, я Клава Мишко. Ты помнишь меня?
— Да, Клава, здравствуй, — удивилась Феликса. — Конечно, помню.
— Я тебя еле нашла. У меня всего час остался. Машина в Полтаву уходит, а я и так тут… Надо поговорить.
— Терещенко, — взвыл Харчук. — Я тебя предупреждаю: не соберёшься сегодня, вылетишь из сборной округа. Пороги потом обивать будешь — никуда не возьмут.
— Сейчас переоденусь и выйду разминаться.
— Давай, давай, давай! Не стой!
Тренерская работа, если смотреть со стороны, — собачья. Чем дальше тренер от спортсмена, чем меньше его понимает, тем громче он кричит. Феликса знала, что Харчук орёт от неуверенности и в себе, и в ней. Можно было бы не обращать внимания, но всё равно неприятно. Чуть заметно кивнув Клаве, она пошла под трибуны. Клава всё поняла и несколько минут спустя нашла Феликсу в раздевалке.