— Пешим маршем через Емчиху и Яновку идём к селу Москаленки. В село не заходим, сразу углубляемся в Москаленковский лес. Тут километров тридцать с небольшим — к вечеру должны быть на месте. Всё ясно?
— Где можно получить карту местности?
— Нигде. На каждый батальон выдали по одной карте, — отрезал Гриценко. — Наша будет у меня.
— Может, попросить в штабе полка? Как воевать без карт?
— Обживётесь в своих лесах, сами нарисуете. Просить бесполезно: в штабе их всего две или три. Больше нет вопросов? Десятый взвод — отправьте одно отделение в головной дозор. Транспорта у нас не будет, поэтому, командиры взводов, проследите, чтобы ящики с боеприпасами и сухпайками распределили равномерно среди бойцов. Выступаем через десять минут, нечего тут маячить, мы слишком заметная цель.
Полчаса спустя, разбившись на три колонны, полк отправился в районы оседаний. Длинными буро-зелёными гусеницами они двигались, густо пыля, постепенно расходясь по разным дорогам, скрывались за холмами, втягивались в яркий, праздничный пейзаж, становились сперва его фрагментами, а потом исчезали, растворялись в нём без остатка, не сумев нарушить спокойную красоту этих мест.
К вечеру, ещё засветло, восьмой и пятый батальоны подошли к Москаленкам. Там они разделились. Восьмому Гриценко дал команду перейти заболоченный ручей и углубиться в лес, а в пятом решили не уходить далеко от села.
Планировалось, что отсюда, когда линия фронта сдвинется на восток и они окажутся в немецком тылу, партизаны, уже повзводно, уйдут в назначенные им районы. Кто и куда будет отправлен, сколько дней предстоит им провести в лесу под Москаленками, пока не знали ни командиры взводов, ни комбаты.
Когда уже начинало темнеть, Илью нашли Меланченко и Жора Вдовенко. Жоре ещё не было девятнадцати. Он был самым молодым и прежде, когда служил в пожарной команде «Арсенала», и теперь, в отряде.
— Командир, тут речка недалеко. Может, выкупаемся? — предложил Меланченко. — А то мы в пыли, как черти.
— Комбат не отпустит взвод.
— Взвод пусть отдыхает. А мы на разведку сходим.
Разведка в сумерках казалась делом сомнительным, но мысль выкупаться после тридцатикилометрового марша в прохладной вечерней воде была невероятно соблазнительной. Илья оставил командира второго отделения за старшего, сказал, что вернётся через час. Захватив оружие, втроём, по неухоженной, казавшейся забытой просеке они пошли к реке.
Восьмой батальон вооружили чехословацкими винтовками ZH-29. Винтовки ребятам понравились, но патронов выдали мало — в ZH-29 использовались патроны Маузера.
— Расчёт на то, что боеприпасы мы добудем в бою, — Илья видел в решении командиров логику, но эта логика дышала суровым холодом: теперь они могут надеяться только на себя.
— Винтовочный патрон Маузера самый распространённый у немцев, — Жора Вдовенко прочитал о немецком оружии всё, что можно было найти в Киеве, различал по силуэтам танки и самолёты. — С прошлого века используется.
— Наша трёхлинейка тоже с прошлого века, — проворчал Меланченко.
Переговариваясь вполголоса, минут через двадцать они вышли к сосновой опушке леса. Внизу, в нескольких метрах от них, начинался заросший осокой и ивняком берег Роси. Чуть в стороне белел речным песком небольшой пляж. Река в этом месте разливалась, и очертания противоположного берега уже терялись в подступающей вечерней мгле.
— Давайте вы сперва. Я останусь охранять, — сказал Илья. — А потом вы посторожите.
Говорить, чтобы ребята не шумели, он не стал — не маленькие, сами понимают.
На реке было тихо. В камышах спросонья всполошилась утка, но тут же и затихла. На севере густая синева позднего вечера озарялась далёкими частыми вспышками, то густо-жёлтыми, то багровыми, словно оттуда надвигалась гроза.
Может быть, уже завтра здесь будут немцы, подумал Илья и не захотел себе верить. Он не мог представить, как всё, что окружало его — тишина этой реки и запах тёплой заиленной речной воды, кувшинки, желтеющие у кромки прибрежных камышей, и сами камыши, и утки, чутко дремлющие в зарослях, несколько часов спустя станет чужим, враждебным, скрывающим и несущим смерть. Илья не чувствовал себя обессилевшим после шестичасового перехода под тяжёлым июльским солнцем, он не боялся нового дня и предстоящих боёв, но ощущение утраты мира, в котором он прожил с рождения, было огромным и нестерпимо тяжёлым. Он уже не мог вернуться в Киев, не мог поехать в Житомир или в Винницу, к друзьям, которые всегда его ждали и были ему рады. Илья даже не знал, живы ли они. А завтра он потеряет и эту реку.
Когда ребята вышли на берег, Илья разделся, быстро и бесшумно нырнул. Он плыл под водой долго, пока хватало дыхания, рассекая тёплую густую воду, позволяя ей смывать пыль долгой дороги и растворять тяжесть минутного отчаянья. Ничего он не потерял и ничего не отдаст немцам. Он всё заберёт с собой — Киев, Рось, Украину.