— Ого! У меня такие места под Киевом.
— Не только у тебя. В отряде пять человек из киевских сёл.
— Так ты уже что-то придумал? Надо ребятам сказать, а то ведь они понимают, чем закончится наш налёт.
— Сейчас переправимся через Рось, и я всё скажу. А пока давай поговорим с Печурой и обоими Яницкими.
— Я же с Яницкими из одного села.
— Я знаю. Из Пирогово трое, один из Хотова, один из Ходосовки. Как тебе такой треугольник?
— Отличный треугольник! Не думал, что вернусь домой так быстро. Если честно, уже решил, что мы вообще отсюда не выберемся.
— Через два часа проведём общее собрание. Скажи всем, чтоб не расходились.
О том, что отряд переходит под Киев, бойцы узнали мгновенно. Новость передавалась шёпотом, по секрету, под честное слово «больше никому». Возбуждённые недавним налётом на обоз, ребята были готовы действовать. Если бы Илья искал подходящий момент объявить о переходе в район Триполья, лучшего он бы не нашёл. Сидеть в чужом лесу без дела и ждать, когда немцы решат их уничтожить, не хотел никто. И когда Илья собрал отряд, бойцы уже мысленно были в пути, уже прикидывали, с кем свяжутся в Киеве, кого можно застать в городе, кто может быть полезен.
— Илья, мы тут от леса до леса, как зайцы на охоте, скачем, а до Триполья километров сто, — общей эйфории не поддался один Исаченко. — Это ведь не глубокие тылы, тут полно немецких войск.
— Правильно, Созонт Никифорович, по правому берегу мы далеко не уйдём. Поэтому завтра переправимся через Днепр и идти будем по левому, немцев там нет. Направление — на Переяслав.
Вот это прозвучало неожиданно. Сама идея уйти из Таганчанского леса была рискованной, никто не давал отряду разрешения сменить район действий, а переход в тыл Красной армии надолго, на неделю, не меньше, могли расценить и как попытку дезертирства. Но зато они быстро, так быстро, как только смогут, попадут в Трипольский лес.
— Переночуем здесь, выходим завтра перед рассветом. Сухпайками нас снабдили немцы; дня на четыре должно хватить. А там будет видно, — закончил Илья.
Никто не возражал. Гольдинов принял решение, он командир, и вся ответственность ложилась на него.
Утром отряд вышел к Днепру возле села Крещатик. Для переправы нужны были лодки, хотя бы одна. Но лодок на берегу они не нашли.
— Рыбацкое село, — недоумевал Меланченко. — У них должны быть лодки.
— Наверное, когда фронт приближался к Днепру, вышло распоряжение все лодки сдать, — догадался Шакунов. — Чтобы оставить немцев без средств переправы.
— Лёша, какая бы власть ни распоряжалась — советская, царская, немецкая, наши люди её распоряжениями в носу поковыряют: три лодки сдадут, но две себе оставят. Всё у них есть, чтоб я сдох.
— Может, и есть. Где-нибудь в камышах припрятали. Только мы их не увидим и ничего они нам не дадут.
— А кто сказал «дадут». Поменяют, — Меланченко бодро потёр руки. — Одно транспортное средство на другое. Жорка! Вдовенко! Веди сюда свою партизанскую кобылу, всё равно мы её через Днепр не потащим.
Прошло ещё два часа, и узкая некрашеная долбанка с Меланченко тихо ткнулась носом в берег.
— Знакомьтесь, наш перевозчик, дед Мусий, теперь кобыловладелец.
Взвод переправился в два приёма — в лодке перевозили оружие, одежду и продукты. Бойцы плыли сами.
Они долго выбирались из прибрежных болот левого берега, петляли, обходили старицы и затоки, дважды сбивались с пути, но под вечер вышли к селу Сушки. От села шла грунтовая дорога, за Леплявским лесом она пересекалась с шоссе, соединявшим Золотоношу и Переяслав.
Глава девятая
Другие реки, другие берега
(Киев — Тетюши, Татарская автономия, июль — август 1941)
К железнодорожным узлам эшелон подкрадывался большим осторожным животным, забивался на дальние пути и в тупиках, между завалами ржавого лома и кучами угольного шлака, ожидал новой команды. Стояли подолгу, бывало, и сутками, никто точно не знал, когда освободится следующий участок пути, и им разрешат ехать. Составы с воинскими частями и техникой пропускали на запад вне всех очередей. На восток первыми уходили вагоны с оборудованием демонтированных заводов и госпиталями. Разрешение на отправку могли дать в любой момент, едва появлялся промежуток в движении, и тогда эшелон трогался в считаные минуты, не дожидаясь отставших, поэтому надолго отходить от состава эвакуированные не рисковали.
На остановках спешили набрать воду в ближайших колонках, наскоро стирали бельё, потные, посеревшие от пыли платья, кое-как купали детей. Кого-то одного от вагона, кто пошустрее, отправляли за кипятком на вокзал — разводить огонь на станциях запрещалось. Спрашивали у местных, не продадут ли еду, любую — запасы, взятые из дома, у одних заканчивались, у других закончились давно. В прежние времена дорога до Ульяновска занимала чуть больше суток, теперь же, на седьмой день, добрались только до Тамбова.