— Нет, я из села.
— Вот и пожила бы у нас и поработала б, — обернулся к ней старик. — Самое время сейчас. А там, глядишь, понравится, так и вовсе останешься.
— Спасибо! — легко улыбнулась Феликса, и старик сердито отвёл взгляд. Он решил, что эта девчонка смеётся над ним.
Гитл встретила её встревоженно.
— Кажется, Лиля заболела. А что они хотят, если везут людей, как скотину, а вагон продувает насквозь. Где теперь искать врача? Где брать лекарства?
— Да врача мы найдём, если не в нашем вагоне, то в соседних. Я пойду сейчас, поспрашиваю. И до Ульяновска уже недолго осталось, лекарства будут.
— А потом как? Ей нужно лежать, а нам надо ехать.
— Мама, я как раз хотела с вами поговорить, — решилась Феликса, хотя вовсе не была уверена, что готова к разговору. Одними предположениями Гитл не убедить, каждое слово она будет проверять на прочность, как узел. — Может быть, нам пока не ехать дальше Ульяновска?
— Очень хорошо, — устало отмахнулась Гитл, — проживём все деньги и что потом будем делать? Попрошайничать на вокзале? Из Петьки марвихер выйдет — первый сорт.
Феликса неплохо научилась улавливать настроения Гитл, на это у неё ушло три года. Если бы свекровь, несмотря ни на что, твёрдо хотела ехать дальше, она бы не подсмеивалась сейчас над её словами. Отбросила бы резко и сразу. Значит, болезнь младшей дочки взволновала Гитл всерьёз, и если постараться, её можно убедить остаться хотя бы до сентября. К тому времени немцев отгонят от Киева, и семья ещё до холодов сможет вернуться домой. Феликса была готова на многое, лишь бы не ехать на Урал, но для начала надо было договориться со свекровью.
Письмо Евсею Гитл написала сама, сама же отнесла его на почту и отправила. Её жизнь, налаженную и устроенную, сорвало с надёжного якоря и понесло — только успевай держаться на поворотах, следить, чтобы волной не разбило в щепки и не расшвыряло, так что потом не соберёшь. Старший сын ждал Гитл на Урале, средний остался под Киевом неизвестно где, она теперь писала письма «до востребования», и её собственный адрес был таким же: ни дома, ни квартиры, одна только полка на городской почте. Из ниоткуда в никуда отсылала сигналы Гитл, стараясь удержать семью вместе, не позволить поднятой войной буре расшвырять всех по огромной стране.
Здравствуй, дорогой мой Ися, — писала Гитл сыну. — Привет тебе от Бибы и Лили, Феликсы и Пети. 19 июля, как ты знаешь, наверное, и как я тебе сообщала, мы выехали из Киева. Добирались с ужасными задержками, и только 1 августа, наконец, попали в Ульяновск. В дороге заболела Лилечка, поэтому выезд отложили, пока она не выздоровеет. Сейчас мы живём на Волге, сняли две комнаты в городе Тетюши, недалеко от Ульяновска. Тут спокойно, тихо, есть работа и еда и пока что — крыша над головой. Когда Лиля будет совсем здорова и всё прояснится, поедем пароходом в Молотов. Оттуда уже к тебе, в Нижний Тагил. Напиши мне, чем ты питаешься и какая у вас погода. Не ленись стирать и гладить свои рубашки и бельё, обязательно ешь горячее хотя бы два раза в день. Ответь сразу, как только получишь это письмо. Нет ли хоть каких-то вестей от Илюши? Я очень беспокоюсь о нём. Целую тебя, твоя мама.
— Вы же у Антонины живёте? — взглянув на обратный адрес, удивилась молоденькая почтальонша. — Можете указать на конверте её дом, и мы доставим вам ответное.
— Спасибо большое, не хочу никого лишний раз беспокоить, — сдержанно ответила Гитл и прикрыв за собой дверь, вышла на крыльцо городской почты. Гитл не хотела, чтобы её письма передавали чужим людям, ей не сложно лишний раз зайти на почту, забрать письмо с полки «до востребования». Её семья жила в Тетюшах второй день, а о ней все уже всё знали — в чужом доме стены стеклянные. Теперь им на виду жить и на глазах быть.
Городок показался Гитл тихим, главная улица, конечно же, имени Ленина, ближе к центру была застроена двухэтажными купеческими домами, а уж дальше шли деревянные, в один этаж, какие попало. Места здесь вольные, широкие, похожие на Украину. На запад до горизонта уходили иссечённые оврагами поля, а за Волгой, на востоке, под многослойными громадами медленных облаков, возможных только в таком бескрайнем небе, зеленью трав разливались луга.