Они почти дошли до лесополосы, когда справа послышались шаги небольшого немецкого отряда. Бежать было поздно, прятаться негде, а бросить друзей Жора не мог. Увидев их, фельдфебель поднял автомат и крикнул, чтоб остановились.
— Фервундет, — сказал Жора и поднял руки. Всё-таки он вспомнил это слово. Немолодой, поджарый фельдфебель хмуро посмотрел на них. С поднятыми руками стоял один Жора, ни Гольдинов, ни Меланченко руки поднять не могли, это было видно, а Жора мог, и он стоял перед немецким фельдфебелем, подняв руки и за себя, и за ребят.
Фельдфебель что-то сказал двоим солдатам. Те подошли, обыскали их, отобрали у Жоры и Меланченко вещмешки. У Ильи мешка не было. Фляги с водой оставили — и на том спасибо, подумал Жора. Фельдфебель вполголоса отдал команду, и отделение пошагало дальше, уже не обращая внимания на пленных. Один из тех, что их обыскивал, мотнул сперва головой, потом карабином, показывая, чтобы шли за отделением. И они пошли.
Их привели в то самое село, куда хотел попасть Жора этим вечером, завели на колхозный хоздвор. Там, под навесом, где совсем недавно работала летняя кузница, под охраной двоих солдат сидели ещё пятеро пленных. Знакомых среди них Жора не увидел и понял, что пленных из их полка отправили в какое-то другое место.
Они просидели под навесом несколько часов, до поздних сумерек. За это время на хоздвор ещё трижды приводили небольшими группами красноармейцев. Места под навесом уже не хватало, и двое пленных из последней группы попытались вытащить под дождь одного лежачего раненого, чтобы занять его место. Вмешались друзья раненого солдата, началась драка. Часовые, охранявшие хоздвор, что-то зло рявкнули и, не ища правых и виноватых, тут же выпустили в дерущихся по короткой очереди из автоматов.
— Такой теперь у нас закон, — так, что его слышал только Жора, сказал Илья.
Меланченко сидел молча, с силой закусив губу. Он молчал всю дорогу, не стонал и не жаловался, но по этой, изгрызенной, превратившейся в синяк губе, Жора видел, как мучает Меланченко раненая рука.
В сумерках их подняли и вывели на дорогу. Там уже стояла колонна пленных.
Им скомандовали встать в конце и по команде, чавкая густой, раскисшей глиной, обходя ещё свежие воронки, колонна двинулась навстречу наступающей ночи.
— На Хрестители гонят, — сказал красноармеец, шагавший рядом с Жорой.
Весь день огромная колонна пленных шла по шоссе на восток. Конвой часто останавливал её, отводил на обочину, пропуская немецкую технику и мотопехоту. Ничего не боясь, не ожидая прорыва Красной армии, пленных гнали спокойно и лениво в том же направлении, в котором двигались войска. Это значило, что фронт уже далеко, настолько далеко, что даже лагерь, в который их ведут, немцы успели устроить где-то на востоке. Обочины шоссе были забиты автомобилями, штабными автобусами, санитарными машинами, артиллерией, бронетранспортёрами, танками, не сожжёнными и не разбитыми в бою, совершенно целыми — километры военной техники, брошенной в панике отступления. Но не так количество оружия, которого не хватало армии, а теперь доставшегося немцам, как эта огромная колонна пленных, только одна из множества таких же колонн, шагавших тем днём по украинским дорогам, говорила о масштабах сентябрьской катастрофы Красной армии на востоке Украине. Илья с Жорой и Меланченко шли ближе к хвосту колонны, но даже когда они оказывались на возвышении, головы её не видели всё равно, она успевала скрыться от них за другими холмами.
Всю дорогу Илья прислушивался, надеялся уловить звуки хотя бы далёкой канонады, означавшей, что где-то, пусть даже далеко, ещё идёт бой, и иногда ему казалось, что он их различает. Тогда он спрашивал об этом Жору, но тот всякий раз безнадёжно мотал головой. Илья слышал не звуки боя, а свою контузию. Голова горела и раскалывалась, болел простреленный бок, каждое движение, каждый шаг рвали его раненую спину, и в правой руке, то ускоряясь, то замедляя вращение, ворочались острые свёрла. Он мог это вытерпеть, он привык терпеть боль и эту вытерпит тоже, а вот то, что он сдался в плен, терпеть было невозможно. Илья не имел на это права, ни он, ни Жора, ни Ваня Меланченко, а с ними не имели права шагать в этой колонне и остальные пленные. Все они нарушили 270 приказ Сталина, не выполнили его, сдались.