Убедившись, что сделал для Ильи всё необходимое, Жора занялся поисками йода. Он надеялся, что кто-нибудь из пленных приберег пузырёк на всякий случай, но медикаментов в лагере не оказалось ни у кого. Один бывший военный медик предложил Жоре несколько граммов йодоформа, только какой в нём прок? Чтобы растворить йодоформ, нужен спирт.
— Малой, если ты достанешь спирт, будешь тут царём. Только долго не проживёшь, — сказал Жоре пленный с петлицами пограничника, следивший за порядком в казарме. Немцы знали о существовании рынка, но не вмешивались, зато любая ссора, перераставшая в драку, становилась смертельно опасной для всех. Дерущихся разгоняли безжалостно, охрана косили из автоматов без разбора правых, виноватых и свидетелей.
— Я не себе, — с досадой объяснил Жора. — У меня командир ранен. В лазарете лежит.
— Себе или не себе, а спирта в лагере нет. Совсем нет. Покричи тёткам за забором, может, что-нибудь от них прилетит.
Этот совет был лишним. Кричать Жора поостерёгся, вокруг слонялось слишком много любопытных. Да и кто его на той стороне услышит? А если и услышат, то наверняка всё перепутают. Жоре пришла в голову другая идея.
Время от времени к будке возле ворот, служившей немцам проходной в лагерь, приводили заключённых, которых сумели отыскать их жены. Такое случалось не часто, но Жора выждал момент, когда охранник отправился в канцелярию, чтобы вызвать счастливчика, и побежал к будке так быстро и уверенно, словно ждали именно его. Он назвал свою фамилию, и пока охрана выясняла, что произошла путаница и явился не тот, Жора успел сказать женщине, растерянно смотревшей на него:
— Йод. Мне очень нужен йод. Скажи, чтобы мне передали йод.
Та, все ещё пытаясь узнать в худом мальчишке своего мужа, не расслышав, переспросила:
— Мёд?
Жора на мгновение подумал, что сейчас всё провалится из-за этой глупости. Второй раз такую штуку проделать он не сможет. Но тут же по взгляду женщины, ставшему вдруг понимающим, увидел, что она уже всё сообразила. Одетую в тёмные обноски, с головой, повязанной коричневато-зелёным платком, её можно было принять за старуху, зато глаза на тёмном от загара, ещё не измятом морщинами лице были живыми и умными. Она нарочно оделась так, чтобы выглядеть старше, не привлекать внимание, это понятно, так делали многие, но если сумела найти мужа среди миллионов пленных и взялась вытащить его из лагеря, значит, неглупая и решительная.
— Раненому, слышишь? Йод, — повторил Жора, и, обернувшись к охране, виновато улыбнулся. — Ошибка. Я перепутал, вызвали не меня, а это не моя жена. Филяр. Энтшульдиген зи битте.
Охрана ещё долго смеялась над мальчишкой, прибежавшим сломя голову к воротам, потому что к нему будто бы приехала жена. Этот маленький пленный казался забавным и безобидным, и то, что не сошло бы с рук другому, Жоре простили.
Он отошёл к углу лазарета и, не отвлекаясь ни на что больше, следил, как вернулся в будку охранник, чтобы провести жену пленного в лагерную канцелярию. За дверью канцелярии она пропала надолго, видимо, сперва проверяли документы, потом поднимали списки заключённых, готовили пропуск.
Из канцелярии женщина вышла одна, и пока она ждала за ограждением, Жора внимательно следил, стараясь понять: забыла она о нём или не забыла, скажет или не скажет.
Толпа, как и прежде, не стояла на месте, волновалась, то подкатывала к забору, то отходила от него. В этом скопище то и дело возникали течения, кто-то куда-то пробирался, расталкивая собравшихся. Одни приходили и хотели узнать всё и сразу, другие выбирали место поудобнее, откуда могли бы лучше видеть лагерь. Жора следил за тёмно-зеленым платком, следил, не отрываясь.
Жена пленного что-то рассказывала. Она могла говорить о чём угодно, к примеру, о том, что происходило в канцелярии, и какие документы у неё потребовали. Это ведь интересовало собравшихся у ворот, а не йод для пленного мальчишки. Но в какой-то момент она махнула рукой в сторону Жоры, а потом, продолжая говорить, указала на него ещё раз. Жора ждал, он готов был стоять у угла лазарета бесконечно, лишь бы там, за ограждением, всё поняли и сделали, как надо, и одновременно его разрывало нетерпение, у него не было в запасе этой вечности, у него вообще не было времени.
Он заметил, как одна из женщин, стоявших до этого рядом с женой пленного, после её рассказа ушла по тропинке семенящей старушечьей походкой, временами поглядывая в его сторону. Но это не значило ничего, может быть, она просто ушла, убедившись, что пришла в этот лагерь напрасно, и смотрела не на него, а в его сторону, мало ли у неё было причин оглядываться. И всё же он запомнил и эту, вдруг она вернётся, может ведь и так случиться.