Женщина ушла, а Жора остался стоять у лазарета. Он видел, как вышел из лагеря и ушёл, обняв жену, бывший пленный. Значит, ему выписали пропуск, теперь он мог идти домой, и патрули не станут его задерживать. Хоть одному сегодня повезло, подумал Жора. Одному из пятнадцати тысяч.
Йод ему принесли только на следующий день. Крепкая тётка — прежде Жора её тут не видел, выждав момент, когда патруль, обходивший лагерь, скрылся за углом казармы, швырнула Жоре увесистый свёрток, замотанный в мешковину. Пакет упал метрах в пятнадцати от стены лазарета. К нему одновременно бросились несколько заключённых, но только Жора был наготове всё это время и успел первым подхватил с земли серый, зашитый чёрными суровыми нитками, пакет. Сквозь грубую ткань прощупывалась горбуха хлеба, пузырёк, луковица и что-то похожее на брусок сала. Спрятав сверток под шинелью, ни на кого не глядя, не желая замечать злых и завистливых глаз, даже не махнув в ответ женщинам, следившим, кому достанется передача, Жора быстро пошёл в лазарет.
— Молодец, малой, — остановил его рябой пленный в новой шинели со споротыми петлицами. — Вытряс дачку из тёток, молодец. Давай сюда, Ленин сказал, надо делиться. А свою долю потом получишь.
Он говорил негромко, уверенно, казалось, даже доброжелательно, но смотрел жёстко и возражений не ждал.
— Ага, — согласился Жора и на ходу, не останавливаясь, добавил, — держи.
Кулаком правой руки Жора ткнул рябого в подбородок. Апперкот был у него когда-то поставлен неплохо, Илья хвалил, но сейчас Жора ударил как получилось. Пленный упал навзничь, не успев ничего сказать и не поняв, наверное, что произошло. Со стороны могло показаться, что он упал, оступившись или запнувшись, всякое ведь бывает. Жора на секунду наклонился, привычно оценил, что через минуту-две рябой придёт в себя, и нигде уже не задерживаясь, вошёл в лазарет.
В начале октября в Кременчуге зарядили ледяные дожди, следом ударили морозы, и тепло больше не возвращалось. По всему было видно, что, как и в прошлом году, зима предстоит ранняя и суровая.
Всё это время немцы загоняли в лагерь новые группы пленных. В давно переполненных казармах на трехъярусных деревянных нарах спали сперва по четверо — валетом попарно на одном матраце, потом стали укладываться в два слоя. Заключённые устраивались, где могли — на полу, под нарами, но тысячам человек всё равно не хватало места. Люди оставались на ночь на холоде, под дождем. Каждое утро до сотни трупов вывозили телегами и сваливали в ямы, неподалеку от ограждения. Из лагерной канцелярии просачивались слухи о предстоящих этапах на запад Украины, а возможно, и в Германию, но пока пленных отправляли только в могилы.
Условия содержания в Stalag 346, и прежде казавшиеся невыносимыми, с каждым днем становились жёстче. Появились вышки, вокруг концлагеря установили новое, дополнительное ограждение, и за него отогнали женщин. Они продолжали стоять, и под дождём, и в морозы, не расходились, наоборот, всё новые и новые приходили в Кременчуг, со всей Украины.
Сложнее и строже сделались правила выхода военнопленных. Но всё же распоряжение немецких военных властей действовало, и возможность покинуть лагерь под поручительство родных и старост, назначенных оккупационной властью, сохранялась.
В середине октября в Stalag 346 приехал глава Смелянского района. С ним отпустили шестерых пленных из Смелы и окрестных сёл. Несколько дней спустя ещё четверо, подписав обязательство зарегистрироваться и отмечаться по месту проживания, ушли со старостой Решетиловского района.
После трёх недель в лазарете Илья уже мог двигаться: раны на спине подсыхали, затянулся и заживал простреленный бок, сраставшиеся ребра ныли, но у него хватало сил не обращать на них внимание. Только рука пока болела всерьёз, и было ясно, что как прежде, действовать ею Илья сможет не скоро.
Ранеными и больными в лагерном лазарете занимались несколько пленных медиков. Ни один из них не был кадровым военным, всех призвали в Красную армию из гражданских клиник Киева, Николаева, Одессы, были врачи из Баку и Тбилиси. Военврач Туровцев, лечивший Илью, до войны преподавал в Киевском медицинском институте.
— Вы, наверное, знакомы с Иваном Туровцевым? — услышав имя военврача в первый раз, спросил Илья. — Он вам не родственник? Мы с Иваном учились в физкультурном техникуме, а потом, как и вы, он работал в мединституте, вёл физкультуру.