Возможно, Миллисент пряталась внутри, но зачем и от чего?
Донал сидел, уставившись в одну точку, перебирал события последних дней, думал о том, какой странной стала его жизнь.
Было воскресенье; в чердачной комнате возле паба Донала ждала сумасшедшая девушка Грей. Терять ему было нечего.
Через двадцать пять минут Донал оказался на пороге ее дома.
Донал постоял перед широкой дверью из светлого дерева, так и не решаясь позвонить, прислонился к стене рядом и начал изучать оконные решетки. Он колебался, чувствуя себя как идиот — с кошачьей миской в руке и полным хаосом в голове.
Потом он все-таки позвонил.
Дверь открыла пожилая домоправительница, сообщила, что Грей давно его ожидает. Это был старый дом, где лестница находилась посреди гостиной: ступеньки и перила выглядели такими поношенными и полуразвалившимися, как будто ими не пользовались много лет. Донал прошел в гостиную, заставленную растениями в кадках; стены были покрашены в нежно-зеленый цвет. Донал поразился тому, каким свежим казался в гостиной воздух. Где-то привычно бормотал телевизор и пахло розовым маслом.
Урывками, будто на негнущихся ногах, Донал поднялся по скрипучей лестнице, и коротко постучал.
— Заходи, — донесся до него приглушенный девичий голос.
Донал распахнул потрескавшуюся дверь.
И увидел самый натуральный чердак. Огромный шкаф, отделяющий лестничный пролет от комнаты. Бесконечные ряды белья, которое сушилось на веревках. Здесь было душно и влажно, тканый из разноцветных лент ковер под ногами ощущался немного мокрым.
Донал прошел дальше: комната была огромной, впереди виднелось большое круглое окно, прикрытое темной тканью. Чердак освещался потолочными окнами, тонувшими в неряшливых выгоревших занавесях, кое-как прикрепленных к наклонному потолку. Стены чердака терялись в тенях; Донал пытался найти Грей взглядом, но не мог.
— Доброе утро, Донал, — раздался сонный голос.
Донал пробормотал невразумительное приветствие, пытаясь разглядеть хоть что-то через полумрак — окно было занавешено, и Грей наконец-то проявилась — она вскочила с низкого топчана, служившего ей кроватью, и встала перед ним, отбросив на пол книжку, с которой, видимо, спала в обнимку. Она возникла внезапно, как приведение, и Донал вздрогнул.
— Минутку, — сказала Грей и прошагала к круглому окну; она отдернула занавесь, и чердак явился Доналу во всем своем великолепии.
Бардак; у него не было бы для этого места другого слова. По стенам располагались антикварные шкафы и буфеты, огромное овальное зеркало в кованой раме — с завитушек свисали ремешки, фенечки и шарфы; у окна возвышался потертый стол. На него Грей водрузила фарфоровую вазу, в которой стояли давно высохшие пыльные цветы. Стены украшали пестрые плакаты: фотография Стоунхенджа, силуэт человека с отмеченными чакрами, еще какая-то индийская муть.
На многочисленных полках и тумбочках стояли свечи, разноцветные кристаллы, пирамидки, металлические фигурки и держатели для ароматических палочек. И пахло тут соответствующе: как в дешевом эзотерическом магазинчике в подземном переходе. Раньше, когда Донал курил, он порой покупал в подобных местах сигариллы. Да, эта комната определенно выглядела как пристанище поехавшей на магии малолетки.
Грей стояла перед Доналом в белой длинной рубашке, со спутанными, кое-как завязанными волосами. Она представляла собой довольно нелепое и даже жалкое зрелище.
— Привет. Не ждала тебя так рано, — Грей отвернулась и зачем-то начала застилать постель и убирать книжки.
— Сейчас десять утра, — раздраженно ответил Донал, как будто не он, а она была у него в гостях. Он неловко пристроил кошачью миску на один из многочисленных столиков и замер.
Грей внимательно посмотрела на него, а затем уселась по-турецки на свое ложе и подперла подбородок рукой. Наконец, она сказала:
— Ты так и будешь на меня пялиться? Вон там в углу стул, свали с него вещи на пол и садись... Прости за беспорядок. У меня гостей тут отродясь не было.
Донал взял стул, скинул с него тряпки на пол и подтащил стул поближе к кровати. Сел и начал рассматривать молча пол — горы книг, блокнотов, бумаги, скомканной, сложенной, исписанной, стопками, линованной и идеально белой, казавшейся светящейся в полумраке; камешки, карты, деревянные дощечки.
Мусор.
— Как зовут твою кошку? — наконец, спросила Грей.
— Миллисент.
Грей наклонила голову:
— В честь суфражистки?
— Нет, — Донал покачал головой, отметив про себя, что психованная гораздо лучше образована, чем он думал, и тихо добавил, — какое это имеет значение? Я уже который день не могу ее найти. Если ты собираешься пытать меня тупыми разговорами, то я лучше пойду. Я и так принес тебе ее идиотскую миску.