– Да, это тоже. Но еще камни несут энергетику того, кто держал их в руках. Это как письмо умершему на тот свет, как одобрительный кивок и все понимающий взгляд… Твои друзья сначала похоронили Троцкевича почти по-еврейски, а потом, как безродные сиволапые гои, сожгли, засунув его в безымянную печную могилу.
– Лева, ты что же, щеки предлагаешь подставлять?
– А при чем здесь это? В наше время принято кричать о детских травмах. Но на самом деле легче всего обвинить родителей.
– Но Антон ведь умер…
– От остановки сердца, отец его не убивал. Так что получается, что это даже не принцип талиона, понимаешь?
Алена вспомнила своего отца-алкоголика. Она его не любила, потому что нельзя любить постороннего человека, который не помнит твоего имени, а если и помнит, то не произносит его любя, ласково коверкая на все лады. На похоронах она ничего не чувствовала, и ей даже стало стыдно. Отчим, несмотря на все трудности их отношений, был роднее. Но представить, что Лева пошел бы мстить за спрятанные в ее детских футболках бутылки и блевотину в ее кроватке… Нет, как-то совсем не вяжется. Или все-таки это не одно и то же?
На кухню пришла дочь с семимесячной внучкой на руках. Глазастый пузырь в памперсе лопотал что-то по-своему, припав пухлой розовой щекой к худенькому материнскому плечу. Звук, похожий на хрестоматийное «агу», заставил всех улыбнуться, а дочь весело сказала: «АГУ не надо, лучше МГУ, а то я так тебя и на трех работах не прокормлю». Квант захохотал, мелкая разулыбалась и замахала ручонкой. Алена нахмурилась и тихо сказала: «Не смей требовать от ребенка!» Дочь удивленно уставилась на Алену, хотела съязвить про незавершенные гештальты, но потом решила просто отшутиться: «Ну хорошо, пусть хоть школу закончит…»
Заявление в полицию Алена писать не стала. Мало ли на что еще способно современное искусство, пусть сами разбираются. В крайнем случае скажет, что ее запугали, а за Кванта можно не беспокоиться, он не сдаст.
P. S. Письмо Антона Павлу Евгеньевичу, написанное Аниным почерком:
Папа,
Я умер и уже не смогу услышать или прочитать то, что ты захочешь мне ответить на это письмо, поэтому не отвечай, пожалуйста, как ты обычно это делал, когда был уверен в моей безропотности и своей безнаказанности. Я был таким же плохим сыном, как и ты – плохим отцом. Но когда ты сомневался в своем отцовстве, я никогда не сомневался в том, что мы с тобой плоть от плоти, ведь мы слишком похожи. И даже когда я наконец отказался от тебя, выкрикнув вымученное, что я не твой сын, я все равно продолжал им быть. Я заставлял женщину, которая любила меня и, возможно, будет любить еще долго, убивать наших детей. Да, я боялся, что они будут похожи на тебя. Но еще больше я боялся стать для них тем, кем стал для меня ты. Помнишь, как ты неделями не разговаривал со мной? А я ходил за тобой и просил, чтобы ты хоть что-нибудь сказал. А как ты называл меня кретином, марамойкой, ссыкуном и абортышем? И я долго не мог ответить, правда, потом у меня получилось, так что всему свое время. Время обнимать и время уклоняться от объятий, время любить и время ненавидеть, время рождаться и время умирать. И вот я опять не могу тебе ответить, я вообще ничего больше не могу, даже не могу написать тебе это письмо. Но именно сейчас, когда кроме моих инсталляций и картин, которые ты наверняка назовешь свалочной рухлядью (и это в лучшем случае!), обо мне мало что напоминает, я, уже не имея возможности говорить, все-таки говорю тебе, старому, обуглившемуся в топке своих страхов, трусости, обездоленности и ненависти неудачнику, что я все равно люблю тебя, хотя ты так и не смог этого понять.
Да, не стала моя героиня хорошим детективом. Но она и не хотела, в отличие от меня. Видишь, папа, роль родителя я тоже провалила, мой литературный отпрыск меня переспорил и не дал воплотить в себе свое несостоявшееся. И хорошо, детей нельзя заставлять проживать чужую жизнь, раздавая указания подобно шлепкам и оплеухам, дети все равно оттолкнутся и пойдут в другую сторону. Ты ведь тоже это знал, хотя иногда заставлял и раздавал, правда, мягко и любя, но сделала я все-таки по-своему. Интересно, чувствовал ли ты родительскую неудачу оттого, что твой ребенок не такой, каким ты хотел его видеть? Не знаю. А у меня с этим все сложилось, мне мое литературное детище нравится. Что касается Оли, ее жизненная лодка тоже вроде бы не дала большой течи. Чем не повод для гордости, правда ведь?
Фотография четвертая
«26 августа 1982 года.
У деда была роль, он часто повторял слова вслух. И вот неожиданно, через довольно продолжительное время, Надя заводит нудным голоском: “Е-есть у нас одна стару-у-ушка деревя`нская, зовут ее Ма-ри-я…”»