Весной 1941-го в Раквере грянула инвентаризация жилых помещений и опись имущества. Пришли, покрутились в столовой, посмотрели остальное. Шесть детей, двое взрослых – многовато, конечно, четыре комнаты, но уплотнять не стали. А вот машину изъяли. Владеть автотранспортом дозволяется только сотрудникам администрации. В советской Эстонии личная машина простым людям не положена. Только кто сказал, что Эстония советская? И кто тебе, тибла, внушил, что ты здесь порядки можешь наводить? Винтовку бы сейчас сюда ту, что в 1940-м сдать заставили.
Но лето 1941-го показало, кто в доме хозяин, обнажило его, Ильмара, правоту. По улицам бежали сотрудники советских ведомств, в воздухе летали горящие листы бумаги, слышался вой сирен и гул наступающей немецкой авиации. Выгнал еж русского медведя из чужой берлоги. И пусть попробует вернуться! Их «Шевроле» без стекол и колес, с разбитыми фарами и разобранным двигателем отец потом нашел недалеко от расформированного завода, где заседала эстонская советская милиция. Лучше иметь умного врага, чем глупого друга. Но нет ничего хуже глупого врага. Если уж забрал у другого, хотя бы береги. Вещь, которую берегут, не стареет. А они своего-то сберечь не умеют, не то что чужого. Немцы им тоже не слишком нужны, не сидеть двум королям на одном троне, но они избавили Эстонию от русских и разрешили местное самоуправление. Магазины вон открылись, школы заработали. Может, еще и по-старому зажить получится.
Алексей постоял около здания почты по улице Соола (Соляная, если по-русски). Вроде похоже немного на их дома, но не такое всё, неродное. И красиво, а за душу не берет, не тянет. Здесь из дерева почти ничего, даже вторых этажей деревянных не встретишь, больше кирпичные, каменные. И крыши другие, есть и заостренные, а есть на заграничный манер с плоским верхом, черепичные. Ну это там, где бомбежками не тронуто, конечно. Проверил «ТТ», закинул на плечо ремень «мосинки». Сопротивленцев не так много, но еще встречаются, так что без оружия никак. Решил дойти до речки. Хоть и чужая, но рядом с ней больше себя дома чувствуешь, спокойнее.
Воду Алексей любил с детства, всякую: в ведре, в бочке, в колонке, в бане, из-под крана, в луже, в колодце, в озере. Особенно любил речную. Ему казалось, что это не просто вода, а кто-то живой и важный. И чем воды больше, чем громче от нее шум, тем она значительнее, тем сильнее ее характер. Так дед говорил. Дед Алексея родился и жил в Чемале. Сам алтаец, он женился на русской девушке, чья семья переехала в Горный из Смоленской волости Бийского уезда во второй половине девятнадцатого века. Когда Алексей приезжал в гости, дед часто водил его по горам и рассказывал про Катунь, реку-госпожу, хозяйку, даже глаза ее – две небольшие заводи – показывал. Учил ее слушать, разговаривать с ней, подарки дарить. Женщина любая подаркам рада, а такой попробуй угоди. Эмайыги другого толка. Нежная и тихая, она скорее похожа на Обь или Касмалу. Река-мать, не иначе. И пусть она не его, пусть он здесь чужой и уже наубивал ее сынов, она мудрая, она поймет. Он ведь не по своей воле, у него приказ. Прощения он у нее пойдет просить, вот что. И может быть, отпустит его изнутри. Вынесет вода смертный пепел из его сердца, заврачует, окропит переломанную память, замоет кровь, укроет успокоением. И тогда он точно сможет дождаться и садовых цветов, и стука калитки, и веселых глаз Ритатухи, и ее, Люсиного, теплого смеха и горячего, близкого ночного дыхания.
Ильмар напрягся и стал прицеливаться. Главное – не промахнуться. И тогда можно будет уйти через черный ход, потом на улицу Калеви, немного попетлять – и до штаба. «Маузер» лучше здесь оставить, в тряпки завернуть и в щель между вывороченными половицами, а ночью забрать. Форму СС он снял, привлекать внимание больше нечем. Да если бы не 1944-й, может, и не было бы его здесь вообще. Когда в 1941-м набирали в местную полицию, отчитывавшуюся перед немецкой комендатурой, он не пошел. Каждый своим делом заниматься должен. При немцах вроде бы все наладилось: они с отцом продолжали пилить и обтесывать, когда поступали заказы. Если заказов не было, Ильмар вместе с младшим братом подрабатывали грузчиками. Так и жили. А в начале 1945-го с приходом советчины жизни опять не стало. Закрыли все лавочки и мастерские, запретили частную торговлю, разогнали фермеров. А взамен ничего, только расстрел. Нужда и железо ломает, не то что человека.