Хватит ее кормить, она и так толстая. При таком весе у нее будет больное сердце и проблемы с ногами. Твоя мать – еврейка, значит, ты тоже еврейка. Она его приворожила. Надя, он два раза не пришел в загс. И как она после этого вообще за него вышла? Ты как мальчишка, никакой женственности. Кто возьмет тебя замуж? Как ты моешь пол? За такое мытье муж тебя будет на пинках носить. И не надо лить слез, «из жалости я должен быть суровым» ©. Хотя разве ты хоть что-то читаешь? У тебя узкий лоб. У всех умных людей лбы высокие.
И мои тетушки выскакивают, сменяя друг друга, как изображения в лентикулярной печати. Лебедь, рак, щука. Что же ты за сука? Раз, два, три. Выйди и замри.
Впрочем, все прощено. Да и кто сказал, что я лучше? И я пользуюсь правом рассказчика, чтобы, написав, поместить в ящик «отработано». Думаю, больше с этим уже ничего не сделаешь.
Семен Петрович делал вид, что смотрит в окно. Сноха Света, пришедшая проверить, жив он или нет, вытирала пыль и озадаченно на него поглядывала. Да вот, не помер пока. На самом деле никуда он не смотрел. Что там увидишь? В этой маленькой, когда-то уютной «трешке» он живет уже пятьдесят лет; дали его отцу от завода как ветерану войны и труда, а отец уступил им, сам остался в однокомнатной, где раньше жила его бездетная сестра. Сюда Семен Петрович привез из роддома сына, отсюда похоронил жену, да и его скоро тоже вынесут, вот и все события. Хотя нет, не все. Это был 1980-й, год Олимпийских игр. Жена с сыном уехали отдыхать на Яровое под Славгородом, он звонил им из Барнаула каждый день, обещал приехать на выходные, но так и не приехал. В Москве гремела, выстреливала и переливалась невиданным фейерверком Олимпиада (звезды тоже тают, тают, хламиду надела, потная вся, и кто только надоумил ее поставить, Пугачеву эту, а Высоцкого жалко, настоящий был мужик, не импортный, наших кровей, знал, о чем пел), у Семена Петровича фейерверк был свой; маленькая бенгальская свеча, обреченная на раннюю смерть, тоненькая стальная проволока с нанесенной на нее горючей смесью; и эта смесь вдруг рванула, как бутыль самогона с раздувшейся от чрезмерного брожения резиновой перчаткой. Нина работала дворником: летом мела пыльный асфальт, красила белым бордюры, зимой расчищала дороги от снежных завалов, сбивала с подъездного козырька сосульки, осенью сгребала опавшие желтые листья в маленькие кучки, подгоняла тачку и безжалостно отправляла золото осени на помойку. Весной же собирала в тележку грязный рыхлый подтаявший снег, бугристый лед с черными прожилками и увозила за гаражи. Там, за этими железными коробами, в которых стояли чужие «Запорожцы», «Жигули» и иногда даже «Волги», Семен Петрович, не понимая, что делает, первый раз ее поцеловал. Остро пахло молодой майской зеленью, на Нине был синий рабочий халат и красный платок. А в июле, когда жена с сыном уехали, он любил ее прямо на этой супружеской кровати, где сейчас лежит. Хорошую мебель делали в Советском Союзе. А все Сталин, великую страну создал. Неужели кому-то непонятно?
Света принесла большую кружку с коричневой трещиной около ручки. Пытались заменить на новую, но он не дал. И так слишком много всего меняется, пусть хоть кружка остается. Чая ровно половина, чтобы не расплескать, да и больше он не выпьет. Светка – девка что надо, простоватая, правда, и с норовом, но это даже к лучшему, а иначе неинтересно. Лидия, жена его, хоть и хорошая была женщина, и он ее уважал, но не то, без сладости внутренней. Вот он и искал. А нашел только Нину, да и ту не удержал. Она забеременела, а он семью бросать отказался из принципа: мол, поставила перед фактом, теперь как хочешь. Эх, да чего там. Был бы верующий, покаялся, а так только себе под нос губошлепить и остается. Семен Петрович перевернулся на бок, оперся на локоть, потом на ладонь, медленно сел на кровати, неуверенно спустил на пол ноги, зачем-то нашарил тапочки и потянулся за чаем.
Света пришла домой заплаканная. В деревне отец на костылях с ампутированной ногой, а ведь говорили ему, что нельзя курить при сахарном диабете. Да что там курить, самогон у соседей все время брал, и она не усмотрела, пропустила, пальцы уже почернели. Ну не могла она вырываться часто из города, а он разве скажет. Здесь свекор то ли выправится после инсульта, то ли так останется. Медики вроде говорят, что после ишемических выправляются, но кто его знает, возраст. Хотя до туалета сам начал ползать, в судно пару раз сходил и перестал, пустое стоит.
Из кухни вышел Юра, отнял пакет и сумку, взял лицо в ладони, подул на глаза. На Свету пахнуло мясным: котлеты, наверное, ел.
– Устала? К отцу завтра я пойду.
Света знала, что муж ее любит. Она захватила верхними зубами край губы, повела вниз углами рта, затряслась щеками и заскулила. Юра напрягся, аккуратно сполз руками по Светиным плечам, тихо обнял, начал поглаживать по голове, спине: