– Ну, ну, что ты? Девочка моя, хорошая моя, заичка, ну перестань. Ты устала, устала, да?
Свете вспомнилось, как муж утешал ее во время беременности, а она все время ревела без причины (сейчас-то причина была), как оглаживал горбиком выпирающий живот, выцеловывал венозную сеточку. Она шумно втянула воздух через рот и на выдохе, как будто выталкивая из себя слова, сказала:
– Па-па, он же там один. Как ему теперь в деревне на костылях?
– Сюда перевезем.
– А жить где? С нами?
Юра задумался.
– Ну к отцу поселим, комнаты-то три.
Света перестала плакать и, глядя из-за твердого мужниного плеча на пыльную тумбочку – надо будет вытереть, – спросила:
– А они смогут?
Владлен Викторович повис на костылях – ох, и неприятно они в подмышки тычутся, но ничего, сдюжим – уперся ногой в пол и попытался одной рукой открыть дверь. Протиснулся плечом в щель и начал, кое-как подпрыгивая, выходить во двор. Главное, культю не придавить, ноет еще. Вообще, лучше б левую отняли, правая толчковая. Пальцы, смотри-ка, почернели. Ну почернели, и что? Сразу резать? И Светка тоже, дала увезти, не спросила его даже. Владлен Викторович оперся спиной о стену дома, вытащил костыли из подмышек, ухватился изнутри за нижние перекладины и начал медленно опускаться на край скамьи. Ничего, приноровлюсь. Дрова с углем заготовлены, и ладно. Ох, и дорогие же дрова стали, пятнадцать тысяч за тонну. Это откуда ж такие цены? А без них никак, он ведь до сих пор на паровом отоплении, как потопишь, так и погреешься. Он в прошлом году длинные необрубленные брал, так и то на восемь вышли. Они потом два дня с Юрой их рубили да в сарайку стаскивали. А сейчас-то, с одной ногой, какой из него таскатель. Приедут они, нет, в эти выходные? Хоть бы приехали, а то и не наготовишься с культяпкой этой теперь, и в баню воды не натаскаешь. Света сказала, что обустраивать ему тут будут, центральное отопление чтобы, кабинка душевая дома. Придумала тоже. Там вон бочка стоит, Светка, маленькая, в ней курялась, вот лучше уж бочку ему занести, да. Хотя как теперь колченогому в эту бочку? Огород непричесанный, заброшенный. Листья так и не убрали до конца, малину не обрезали, чеснок озимый не посадили. Деревца не побелены, побелка прошлого года, примерзнуть могут. Картошку, правда, приехали выкопали, и то хорошо. Да что ему эта вода в доме? Из крана кухонного бежит, и на том спасибо. Он здесь еще помнит время, как до колодца ходили. Вот это да. Идешь с ведрышками, вода плещется, весело, хорошо, сила в тебе играет. Да и не так это тяжело, работа женская так-то. У колодца у этого он один раз жиночку свою и застал. Стоит, вся раскраснелась, а этот рядом егозит, ромашку ей в ручку прямо сует и в щечку шутливо чмокает, соловьем что-то выводит, а она и уши развесила, квашня полоротая. Да, был у них первый красавец на деревне, из ссыльных. Хотя он, Владлен, и сам ссыльным побыл в свое время, но чужих жен на глазах у всей деревни не целовал. А ведь мог и не пройти тогда мимо, шушукались бы потом за спиной. Ну, он ждать не стал, хвать ведро полное – она уж их налила и на землю поставила – и окатил обоих. Она скукожилась, в пол глазами уперлась, стоит мокрая вся, на носу капля, с волос течет, платье к телу прилипло, а тот как давай хохотать, заливаться, зубы белые, как и не курил никогда. Отхохотался, повернулся да и пошел. Вот так бы и в жизни тоже повернулся, и ищи его. Он-то, Владлен, другой, он верный, жинку б свою ни на кого не променял. Он ей тогда даже садануть как следует не смог, а не помешало бы. Пришли домой, она ведро полное поставила возле печки – второе налить за всем за этим забыли, так пустым и принесли – и застыла, голову низко опустила, подбородком почти в грудь уперлась. И он не знает, как и что. Плюнуть в ее, дурину, сторону? За косу и пол ею подтереть? Ведь дружно вроде жили, хоть и бездетные, Светка позже появилась, когда и ждать перестали. И так ему тоскливо, так муторно стало. Это что же, он в лагерях сталинских дитем малым оказался и выжил, чтобы его баба по всей деревне славила? И делать ведь нечего. Если не люб больше, то хоть убей ты ее. Налил он себе водки, сел, выпил и вдруг, сам от себя не ожидая и стыдясь так, что хоть в зеркало харкай, заплакал. Да, было дело. Но потом наладилось, заросло; ворот снесли, шахту прикопали, заместо колодца этого треклятого сделали колонку, а потом и Светка народилась, жизнь совсем другая пошла. Приедут, может?
– Папа, даже не мечтай, я тебя на зиму здесь не оставлю. Вот летом все вместе и вернемся, Вадима тебе сюда привезем на каникулы, чтобы ты тут не один.