Мамусяра, тебе досталась сложная героиня. Если бы я не была твоей дочерью, задвинула бы этот текст на свои дневниковые антресоли, загнала бы в свое писательское депо. Но я тебя слишком хорошо знаю, твоего сердца хватит и на эту тоже.
«Папа, мне кажется, я все-таки лесбиянка. Мы познакомились с ней недавно. Она старше меня на десять лет, и у нее уже много всего было, а я ни с одной женщиной не спала. У нее очень внимательные глаза, светло-карие. Мама сказала, что у тебя тоже карие, так в анкете было написано, когда она донора выбирала. Жалко, что у меня голубые, как у мамы. Я бы хотела как у тебя и как у нее. А еще я бы с тобой обязательно познакомилась, мне кажется, ты бы меня понял. Мама говорит, что даже имени твоего не знает, только параметры. Еще она говорит, что сдающий сперму мужчина не будет интересоваться своими детьми от женщин, которых он никогда не видел, но я бы поинтересовалась. А поскольку биологически я твоя дочь, мне кажется, что ты тоже иногда об этом думаешь. Понятно, что отец – это не тот, кто зачал, а тот, кто воспитал. Ты-то меня не воспитывал, меня воспитывали мама и бабушка. И иногда мамин брат. Еще я все время хотела, чтобы у меня была сестра. Наверное, она у меня есть. И, возможно, не одна, десять, пятнадцать. Сколько, папа? Сколько раз ты сдавал сперму? В какую еще бедолагу влили эту часть тебя? Может, наша соседка свою Светку тоже от тебя родила? И мама Пети Старцева, и Ульяна? Вдруг я знаю других твоих детей, моих братьев и сестер? Вдруг училась с ними в школе или в вузе? Не отпирайся, папа, пусть будет как есть, но я имею право знать… нет, мне надо знать, важно знать. Но ты ведь не скажешь.
Все-таки жалко, что я не могу с тобой познакомиться, папа. Мне кажется, я бы тебе понравилась.
P. S. Ее зовут Злата. Маме я пока не говорила».
Жанна отложила красный Молескин. Эти письма, которые она никогда не сможет отправить, почему-то хотелось писать именно вручную, выводя буквы теплой от пальцев ручкой, а потом накидывать черную резинку поверх обложки. Может, и не так сильно хотела она этой встречи. В детстве, когда узнала, что она «из пробирки», когда боялась сказать даже Нинке, лучшей своей подруге, тогда да, ждала, что он, случайно увидев ее возле школы и узнав по родинке между большим и указательным пальцами, придет в их двор – высокий, красивый, добрый, присядет на корточки, распахнет руки и скажет: «Жанна, привет! Я тебя узнал! Я твой папа!» Нет, сначала скажет, а потом распахнет, и тогда она побежит быстро-быстро, отпихнув от себя все свои детские страхи, упрется лбом в его светлую клетчатую рубашку, как у дяди Коли, уткнется носом в его шею, а потом уже, сидя у него на руках, повернется, поищет глазами маму, потому что мама ведь тоже нужна, и бабушка нужна, и все они друг другу нужны. Они и сейчас нужны, хоть и умерла бабушка, и она, Жанна, выросла, а он так и не появился, не сказал и не распахнул. Встречи с ним Жанна ждать перестала давно, зато начала писать письма. И ведь, смешно сказать, неизвестно кому пишет. Вообще, благополучный человек просто так сперму сдавать не пойдет, он лучше женщину найдет и своих детей сделает. Значит, ему нужны были деньги. А может, студент? Сейчас даже девушки яйцеклетки продают, не то что мужчины – анкету заполнил, анализы сдал, помастурбировал в стаканчик и получай зарплату. Да нет, она только «за», многим нужно, вот и маме ее пригорело когда-то, а ведь и правда могло не быть ни детского жадного ожидания, ни писем этих, ни мамы, ни Златы, ни вообще ничего.
Первый раз они увидели друг друга в Московском планетарии, случайно попали в одну компанию утомленных поиском сапфического счастья женщин.
Жанну эти сборища и пугали, и веселили. Она терялась, стеснялась, зажималась, уворачивалась от долгих взглядов, стряхивая их с себя, как серых луговых мотыльков с цепкими лапками, но внутри, наоборот, раскрывалась навстречу какой-то странной местечковой магии, как яркий тропический цветок навстречу длинному языку колибри. Ее совсем не занимали эти женщины, ее интересовало внутреннее движение чего-то большого и тайного в теле, как будто там вызревал ее личный дуриан, с толстой колючей кожурой и нелепым запахом, но беззащитной неподражаемой мякотью. Если хочешь, можно попробовать. Но Жанна всегда была осторожной.