(из письма М.Т.дочери от 27.03.41г.)
Из фабричного "Личного дела"
Март 1941г.-Июнь 1941г. - Хирург. Детский врач фабричной по
ликлиники.
Июнь 1941г.-Март 1942г. - Главный врач, хирург фабричной по
ликлиники.
250
- Хирург призывной комиссии.
Для понимания дальнейшей переписки нужно сообщить след
ующее. После окончания 2-го класса в г.Ленинграде мы с бабу
шкой приехали в Москву.
22 июня 1941 г.- Начало Отечественной Войны.
После начала войны в начале июля я был эвакуирован в
Татарскую АССР сначала в санаторий Берсут, а осенью в г.Чис
тополь с Интернатом детей писателей. В г. Чистополь же в ко
нце августа были эвакуированны из Москвы в большом количест
ве родственники писателей и инвалиды-писатели, не подлежащие
призыву в СА. Вместе с ними приехала и моя бабушка - М.Т.Бе
рггольц. Все наши ленинградские родственники остались в Лен
инграде. Отец мой и Николай Молчанов ушли в армию. Мать моя
осталась в Москве.
По книге следующая встреча после 1937 г. Ольги Бергго
льц с отцом произошла в момент смерти ее бабушки Марии Иван
овны Грустилиной. Как я отмечал выше, в действительности,со
бытие это произошло 20 августа 1941 г., а по книге Ольга в
интересах увеличения художественного воздействия на читате
лей привязывает его к критическим дням октября 1941 г. в об
становке жесточайшего обстрела Ленинграда немцами.
То, что встреча такая была именно в момент смерти Марии
Ивановны дает описание реакции отца на это. С другой стороны
упоминание необходимости отъезда Ольги с мужем из Ленинграда
явно относится к более позднему времени,когда Н.Молчанов ве
рнулся больной с фронта, а в конце августа он был на передо
вой. Скорее всего таких встреч было несколько - и только в
книге они объединены в одну.
Итак, после прощания Ольги с бабушкой,которое было при
ведено выше в конце биографии Марии Ивановны:
"..... Я вышла во двор наш, взглянула на сад - он был прекр
асен в златосумрачном наряде своем, густой, вновь, разросши
йся после того, как в гражданскую его почти вырубили....
- Ольга! - вдруг окликнул меня отец.
Я с радостью обернулась на его зов. Он вбежал во дворик
в своем простеньком, поношенном пальто-реглане, похожем на
бабью юбку, в старом, пожалуй еще времен той войны, защитном
картузике - и по голубым веселым глазам его,по какому-то по
молодевшему голосу я поняла, что им как и мной,владеет то же
веселое чувство сопротивления почти неминуемой гибели...
- У бабки была? - быстро спросил он. - А, ну хорошо.Я вот
251
только что вырвался на минутку с приема. Ты погоди меня - я
скоро. До Шлиссельбургского вместе пойдем.....
Вышел отец, посерьезневший, с картузиком в руке.
- Достойно теща отходит,- сказал он негромко.- Вечная па
мять....- И, упрямо тряхнув головой, точно сбрасывая какую
то внезапно свалившуюся на нее тяжесть, сурово, с так понят
ным мне чувством вызова, улыбнулся и сказал:- Ну, пошли, де
вчонка....
И мы побежали с папой по Палевскому, по его древним де
ревянным мосткам,и оба, одержимые весельем сопротивления ги
бели, разговаривали бегло, телеграфно, почти невоспроизводи
мо. Покосившись на меня, отец спросил:
- Ну... комиссаришь?
- Вроде... Политорганизатор. И еще работаю на радио.В ра
зных отделах. В том числе и в контрпропоганде. И еще в "Окн
ах ТАСС".
Я говорила возможно небрежнее, но не в силах была сдер
жать, ни радости, ни гордости своей: ведь он все еще был для
меня ПАПОЙ/разр/, которого я побаивалась, а вот теперь я шла
с ним, участником двух тяжелейших войн,..... и вот я первый
раз в жизни шла с ним как равная, больше- как солдат рядом с
солдатом, и потому и выложила ему про все свои военные рабо
ты так много и так небрежно.
- Хотели еще в военную газету взять, но я отказалась - и
так еле справляюсь, - добавила я.
Папа фыркнул круглыми ноздрями и зашевелил бровями, что
означало высшую степень огорчения или досады.
- Н-да...Таких девчонок, как ты, берут в армию, а мне от
казали!
- В чем?
- Я в народное ополчение просился, - помолчав, сказал он
таким жалобным, виноватым, мальчишеским голосом, что вздыбл
енное мое сердце - и то замерло: я поняла, что мой папа, уч
астник двух войн, завидует мне!
- Ты просто ненормальный! - сказала я ему как можно суше.
- У тебя же возраст, сердце - куда тебе в ополчение?
- Вот-вот, - сварливо подтвердил он, - твои товарищи мне
так же сказали: доктор, ваше дело - отбирать в армию и в оп
олчение... Я военно-полевой хирург - что, я был бы лишним? А
твои товарищи - бюрократы! Да,да!
.....И вот сейчас он опять в чем-то обвинял меня, именно ме
ня, и завидовал мне, и просто роптал по нелепейшему поводу:
почему его, уже старика, не взяли в народное ополчение? Но и
зависть его и ропот дополняли ту отчаянную радость, ту неис
товую свободу и свет, которые все нарастали во мне.
Мы добежали до угла Палевского и Шлиссельбургского и
остановились....
- Ну, - сказал папа, - пока, девчонка! - И, помолчав сек
унду, спросил негромко:- Как Николай?
252
- Сначала, получив белый билет, очень горевал. Даром, что
отступление их рота прикрывала от самого Кингесеппа...Теперь
ничего, работает в ПВО. Пишет для военной газеты. И, знаешь
даже продолжает свою статью "Лермонтов и Маяковский".
- Не люблю я твоего Маяковского, - сказал папа. - Есенин
это да.
- Полюбишь, когда прочтешь Колину работу. А после войны
он сразу возмется за большую книгу: "Пять поэтов. Пушкин
Лермонтов- Некрасов- Блок- Маяковский". Это так здорово зад
умано у него, он уже столько набросков сделал! И даже сейч
ас, когда не дежурит....
- Вам надо уехать, - перебил меня отец, глядя в сторону.
Вам обязательно надо уехать. Любыми средствами.
- Но ведь ты-то не уезжаешь? Еще в ополчение просишься....
- Ну-ну-ну!- прикрикнул он сердито.- В древних книгах на
писано: "Горе тому, кто покинет осажденный город".
- Справедливо. Вот и мы...
- Он может не выдержать с его болезнью, - сказал папа по
чти сквозь зубы и тут же, тряхнув головой, почти весело вос
кликнул: - Заболтались! А нас дело ждет.Будь здорова, девчо
нка.
Он чуть толкнул меня в плечо, не поцеловал,не пожал ру
ки, не обнял и почти побежал направо, по Шлиссельбургскому,
не останавливаясь и не оглядываясь.
Это не было ни позой, ни насилием над собою, просто он,
как и я, знал, что мы не можем погибнуть. А я еще целое мгн
овение смотрела ему вслед, на его раздувающееся смешное па
льто, смотрела в глубь Невской заставы, где была папина фаб
рика и тети-Варин госпиталь...."
(О.Берггольц,"Дневные звезды",стр.256-363)
2.09.1941 г.
Началом последнего периода жизни Федора Христофоровича
можно смело назвать вызов его в органы НКВД, где ему в пря
мую предложили стать сексотом и стучать на работников фабри
ки ввиду, наверное вместо прежних, отбывших на фронт.
"Его вызвали и предложили стать "стукачем". Он с брезгл
ивостью отказался:- "Это не моя проффессия"Его стали пугать.
Он не испугался. Тогда негодяй (увы- не знаю его фамилии или
клички!) - обмакнул перо в тушь и перечеркнул его паспорт,
поставив на нем _39_-ю_статью_." (пересказ событий М.Ф.Берг
гольц со слов ее сестры Ольги Берггольц, которой о своем ви
зите в УНКВД по телефону сразу же сообщил ее отец)- "39 ста