…И на виски мне давит всё сильней, и коленки слабеют, пробуждая желание преклонить их, а заодно согнуться в почтительном поклоне. Вот же ж засада… Меня ещё и прессуют нагло! А ведь охранное кольцо, настроенное Магой, работает даже во сне, вот как даст сейчас откатом — мало не покажется. Хоть, похоже, столкнулась я с кем-то очень, очень сильным, который или не знает, с кем связался, или всерьёз не принимает. Ну, ладно, поможем колечку…
Тем временем туман уплотняется, подступает ближе, поглощая бутафорские черепа, заволакивает собой узор на мозаичной плитке; а ведь минуту назад пол был просто земляным! Ага, кто-то лихорадочно импровизирует на ходу, пытаясь перекраивать пресловутую сно-тканную реальность. Ничего, мы тоже не лыком шиты. Я развожу руки ладонями вверх и формирую шарики Света. В обычной жизни они у меня получаются через раз, а вот в собственном сне я умелица хоть куда. И Силы у меня гораздо больше.
А теперь — слова-ключи. Голос у меня становится звонкий, как у подростка, и настолько осязаемый… да, определение странное, понимаю. Но каждое слово-ключ словно продавливает собой аморфную серую массу, заставляя её вздрагивать и отодвигаться всё дальше.
— Выучи намертво, не забывай… — начинаю я.
Лже-богиня вскакивает. Лицо пышет злобой.
— Прекрати!
Не обращая внимания, продолжаю речитатив, соединяя ладони. От ослепительно-белого сияния шариков, слившихся в один, фальшивая Морана жмурится и прикрывается ладонью. Это богиня-то?
Я настойчиво бросаю в туман новые слова вместе с горстями крошечных солнц:
— Выучи намертво, не забывай…
И повторяй, как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»[2] —
… договариваю, как бы закрепляя результат — и перевожу дух.
Получилось.
Нет больше чужого давления. Это — мой сон, моя территория! Я тут хозяйка.
Низкий поклон старцу Симеону за науку. Не особо-то он пока уделяет время моей учёбе, но вот хороший совет однажды дал: подобрать для себя, сочинить ли, взять готовые — но только вызубрить их накрепко, такие слова, что помогут осознать себя при попадании в вещий сон. А то ведь нередко случается, что само сновидение, либо тот, кто его, возможно, наслал, перехватит вожжи и начнёт вертеть сновидцем по собственному желанию.
— Дерзкая девчонка!.. — бушует, очнувшись та, что притворялась Богиней Смерти. Чужая личина сползает с неё, как шелуха. Преображается не только наряд, становясь мрачным, хоть и богато расшитым платьем; старится лицо, седеют волосы, сплетаясь в замысловатую причёску, диадема оборачивается набором гребней, поблескивающих кроваво-красными рубинами… Даже голос, голос — из низкого, звучного переходит в дискант со знакомыми визгливыми интонациями. Туман же… сдёргивается, словно занавес. И вот уже вокруг не своды семейного склепа, а стены просторного мрачноватого кабинета с высокими потолками, с тремя стрельчатыми окнами, за которыми проглядывают сумерки. Тяжело дыша, на меня глядит недобро старая ведьма со столь знакомым лицом, что, не повстречайся я с ней раньше — так бы и подумала в глубоком шоке, будто передо мной наша несравненная бабушка-матриарх, у которой что-то вдруг в голове перемкнуло…
Но у меня хороший слух и отличная память на голоса. И уж этот неповторимый тембр я хорошо запомнила, когда его владелица осыпала меня проклятьями с балкончика иного Эль Торреса, того, что высится в Царстве Мёртвых. Нападала-то она тогда на Элизабет, а я, так сказать, попала под раздачу.
Она удивительно быстро берёт себя в руки. Огибает огромный стол, в который при смене декорации переродился саркофаг, величественно опускается в кресло-трон. Царица! Но при всём при том так вдруг напоминает старуху-царицу из «Сказки о рыбаке и рыбке», что я едва удерживаюсь от непочтительного смешка. На самом деле она до удивления похожа на свою дочь. Такой же породистый ястребиный нос, острый подбородок, высокие скулы, горящие тёмные глазищи… Но наша Софья Мария Иоанна полна величия и сдержанного чувства собственного достоинства; одно слово — матриарх! Передо мной же, несмотря на удивительное сходство черт, просто вредоносная ведьма.