«1 августа 1850 г., — сообщает Невельской, — я достиг мыса Куегда, и здесь, помолясь господу богу, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей поднял русский военный флаг. Оставив при флаге военный пост, названный мною Николаевским и состоящий из шести человек матросов при фальконете и шлюпке, я сам отправился на оленях через горы в Петровское».
Так был заложен будущий город Николаевск-на-Амуре.
«После двух веков, — читаем мы далее, — начали раздаваться наши выстрелы на берегах Амура, но эти выстрелы раздавались не для пролития крови и не для порабощения и грабежей местного населения, — нет, выстрелы 1850 года раздавались для приветствия русского знамени! Эти выстрелы приветствовали победу истины над вековым заблуждением. Они приветствовали в пустынях Приамурского края победу цивилизации над невежеством».
Эти слова отважного морехода и открывателя как нельзя лучше перекликаются со словами А. И. Герцена о движении русских людей на Дальний Восток, к исконным границам родины: «Горсть казаков и несколько сот обездоленных мужиков перешли на свой страх и риск океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки, в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перьми до Тихого океана...»
Описывая свое плавание по Амуру, чувствую, что часто отклоняюсь в сторону, но что поделать, если мысль моя следует как бы за фарватером, а он, как известно, меняется — то идет по середине реки, то уводит к правому берегу, то к левому, а то, обогнув какой-нибудь остров или скалистый мыс, снова выводит на середину — и так все время от истока до устья.
С тех пор как езжу по Дальнему Востоку, вот уже без малого сорок лет, никак не могу отделаться от какого-то странного чувства недовольства собой, и всякий раз, когда ложится на сердце эта тяжесть, вспоминаю один эпизод и думаю, что, собственно, с него-то все и началось.
Было это в июле или августе 1935 года, точно не помню, в такой жаркий и душный день, что даже ветер с Амура, обычно приносящий прохладу, казалось, пропитался зноем.
На несколько дней, никого из нас не известив, из Владивостока в Хабаровск приехал Фадеев.
Как раз наша местная литературная братия — Шабанов, Титов, Нагишкин, Кулыгин, Комаров и я — собрались на Хехцир, один из живописных горнотаежных пригородов.
Пригласили и Фадеева.
Он охотно согласился.
— Заодно и приглядим какую-нибудь фанзочку для Дома творчества на лоне природы, — сказал он, напомнив о своем давнишнем обещании съездить с нами в дачный район и подыскать дом для писателей, в крайнем случае выбрать красивый зеленый участок и поставить на нем разборный домик.
Такой финский домик он обещал раздобыть через секретаря крайкома партии Лаврентьева.
(Спустя одиннадцать лет, 2 июля 1946 года, получив от меня книгу стихов «Форпост», Фадеев прислал письмо, в котором вспомнил тот давний эпизод с покупкой дома:
«Большое спасибо тебе за книжку. Она... дорога мне лично напоминанием о крае, который я так люблю. А стихотворение, мне посвященное, напомнило мне, как ты читал его там в Хабаровске, где мы так славно и плодотворно жили и, кажется, чуть не купили для дальневосточного Союза писателей чудесную хибарку над Амуром.
От той поры прошло уже столько лет и — каких лет...»)
Тот день, повторяю, выдался очень жаркий, и Александр Александрович, ходивший обычно в своем полувоенном костюме — сапогах, брюках-полугалифе, суконной, кавказского покроя, гимнастерке, — стал думать, что бы такое надеть полегче. Долго думали-гадали, наконец Петр Кулыгин, живший неподалеку, сбегал за полотняными брюками и белой сорочкой. Брюки оказались Фадееву до смешного коротки, зато сорочка в плечах пришлась, а тесные рукава он засучил повыше локтей. Брезентовые полуботинки тоже подыскали, хотя и поношенные, со стоптанными каблуками, но как раз по ноге.
Когда Фадеев нарядился во все чужое и перестал быть похожим на себя, он несколько минут раздумывал, идти ли в таком виде или отложить прогулку, но мы заверили его, что ничего не случится, а к Амуру спустимся по тихой Плюснинке, где в это время обычно мало людей. А если кто и встретится знакомый, поймет, что идем в тайгу, и не обратит никакого внимания на непрезентабельный вид известного писателя. По выходным дням сотни хабаровчан отправляются и в лес, и на рыбалку, нарядившись во что попало.