Это был огромный бурый медведь. Когда женщины общими силами взвалили тушу на нарту, упряжка из пяти собак еле приволокла ее в поселок. Мясо сдали в фонд защитников родины, а медвежью шкуру Мария взяла себе на память. С тех пор она и висит у нее над железной койкой.
В те редкие дни, когда Марии Изгуновне удавалось побыть дома, дети не отходили от нее. Остальное время за ними следила сородичка — старенькая горбатая Ниркук.
О том, что она взяла из сиротского дома двоих ребят, Мария долгое время ничего не сообщала мужу. Думала, не похвалит он ее за это, станет упрекать, что теперь она и за своими двумя как следует не присмотрит. Ведь в каждом письме Николай только и спрашивал о сыновьях, беспокоился, здоровы ли, хорошо ли учатся в школе. Да и сородичи Николая Канзи недовольны были Марией. Если уж она такая добрая, взяла бы себе на воспитание одного, а то двоих сразу. Попробуй в такое тяжкое время за всеми уследить, да накормить, да одеть — ведь детишкам не прикажешь, они свое просят...
Понимала это и Мария Изгуновна, чувствовала, что нелегко ей придется, но, видя, как приемные дети тянутся к ней, любят ее, не стала обращать внимания на попреки и пересуды родичей.
А когда в районной газете похвалили Канзи за ее доброту и сердечность и поместили фотографию, на которой она снята со всей своей большой семьей, будто тяжелый камень сняли с сердца. Решила, что теперь уж Николай не заругает ее.
Долго не думая, вместе с письмом положила в конверт газету, снесла на почту и с тревогой стала ждать от мужа ответ. Ведь все они, и свои и чужие дети, были одинаково близки ее материнскому сердцу, а русоволосого Павлика втайне она любила, как ей казалось, чуточку крепче, и не потому, что он был какой-то особенный, нет, просто Павлик доставил ей побольше хлопот и волнений.
Через полгода после того, как она взяла его из детского дома, мальчик заболел. Было это в феврале, кажется. Она уже собралась в тот день со своей бригадой в тайгу, вдруг заметила, что Павлику нездоровится. У него поднялся жар, он надсадно кашлял, в груди хрипело. «Простыл, наверно, — подумала Мария. — Ведь носятся как угорелые на коньках по льду залива, а там ветер-то сквозной».
Она натерла Павлику грудь барсучьим жиром, напоила горячим чаем с лимонником, закутала в оленью шкуру и уложила на топчан.
Ночью ребенку стало еще хуже. Сквозь сон Мария услышала, что он задыхается. Она соскочила с постели и обмерла: Павлик, раскинув ручки, метался в бреду, голубые глаза его остановились, сделались тусклыми.
Она разбудила старшего сына, велела ему быстро собрать в упряжку собак.
— Повезу его в поселок к доктору.
Когда сын подогнал к дому упряжку, Мария вынесла закутанного во все теплое Павлика, положила его вдоль нарты, приторочила сыромятным ремешком, чтобы не свалился в пути.
Ехать нужно было по льду лимана километров десять. К счастью, ночь выдалась хоть и морозная, но не слишком ветреная. Только на открытых местах, где не так тесно стояли торосы, ветер сдувал со льда неслежавшийся снег и кружил вихрями.
Второй раз едет Мария Изгуновна зимой по этой дороге в поселок. Впервые ехала она перед Новым, 1935 годом с Николаем в загс. Старики из рода Канзи настаивали, чтобы молодые поженились по древнему обычаю с внесением тори, но Николай решительно отказался. Один из первых нивхских комсомольцев, он боролся за новую жизнь и хотел заключить свой брак с любимой девушкой по советскому закону.
Ах, какая это была веселая дорога!
Ярко светила большая луна. Снег на заливе переливался голубыми искорками. На передней нарте ехала она с будущим мужем. Позади — друзья и подруги.
Подбадриваемые веселыми криками подвыпивших седоков, собаки бежали во весь дух. Мария вспомнила, как у Черного кривуна, где дорога круто поворачивает в поселок, нарта с ходу наскочила на камень-валун и перевернулась. Пока подоспевшие друзья вытаскивали жениха и невесту из сыпучего снега, упряжка умчалась далеко вперед. Пустились вдогонку. Мария быстро устала. Тогда Николай подхватил ее на руки.
Поймав поворотный шест, он сильным рывком осадил собак, и нарта остановилась.
«Прости меня, Маша, — говорил Николай, обнимая ее за плечи, — что вывалил тебя в снег. Больше не уроню никогда, вот увидишь!»
И все пять лет, что они были вместе, жили душа в душу, и, как ни тяжело было Марии расставание с любимым мужем, она верила, что после учебы, когда он вернется домой, жизнь пойдет у них еще лучше. Она даже собиралась поехать к нему в Ленинград — посмотреть тот красивый город, о котором в каждом письме Николай писал восторженно. Да не пришлось.