Был уже седьмой час вечера, когда меня разбудила близкая стрельба. Кинулась к окну: это опять стреляли зенитки.
Быстро оделась во все чистое, взяла из комода простыню, два вафельных полотенца, все это свернула и спрятала в сумку.
Только вышла с Урицкой на Ленинскую, мне бросилась в глаза распахнутая настежь дверь в городской аптеке. Когда-то здесь работала провизором моя школьная подруга, и я решила заглянуть к ней, попросить пару бинтов, что-нибудь обезболивающее, флакон тройного одеколона...
Я вошла туда, стала окликать подругу, но никто не отозвался. Прошла в провизорскую — ни души. Взяв все, что мне нужно было, заторопилась к мосту. Он, к счастью, был цел, но часовые пропускали через него только воинские части, а беженцы, столпившись вдоль обочин, молчаливо ожидали своей очереди.
Не успела дойти до середины моста последняя рота пехотинцев, как из-за леса, со стороны закатного солнца выскочили три «юнкерса», спикировали прямо на мост, высыпав на него град зажигательных бомб и несколько фугасок, которые плюхнулись в реку. Но этому старому деревянному мосту достаточно было зажигалок, чтобы воспламениться. Не прошло и пяти минут, как над рекой забушевало пламя.
Люди в панике кинулись к Днепру. Побежала туда и я. Одни прямо с обрыва прыгали в реку и плыли на тот берег, другие стали разбирать дровяной склад, спускали на воду доски, ложились на них и, подгребая руками, переправлялись.
Долго не раздумывая, достала бинт, обмоталась потуже, сбросила с обрыва дюймовую доску, спустилась вниз, но лечь на нее не смогла: мешал живот. Тогда я ухватилась за доску обеими руками и, толкая ее вперед, поплыла.
Переправилось через Днепр порядочно людей, и так они быстро разбрелись, что я очутилась одна в лесу. Совсем уже стемнело, когда я двинулась наугад через лес, не предполагая, что кого-нибудь встречу. Вдруг впереди взлетела ракета, она на одну-две секунды осветила опушку, и я поняла, что где-то неподалеку расположилась воинская часть, может быть, те самые зенитчики, что охраняли мост.
Будь что будет, решила я, пойду дальше...
Но только стала взбираться на холм, меня пронзила насквозь такая боль, что я еле удержалась на ногах. Сделав над собой усилие, я кое-как одолела холм, а когда пошла под уклон, новый, еще более острый приступ боли совершенно сковал меня, и я опустилась на землю.
— Люд-и-и-и! Кто-нибудь! Помогите-е-е! — закричала я, но никто не откликнулся.
С этого момента боли уже не отпускали меня, и оставаться одной в лесу было равносильно гибели: начались роды!
Я изо всех сил обхватила руками ствол сосны и потихоньку встала. Иду, держу на животе руки и совершенно отчетливо ощущаю, как под ними бьется ребенок. Первым моим желанием было ослабить несколько бинт, может, полегче станут боли, но почему-то побоялась и еще туже затянула его.
Теперь я уже не помню, сколько еще прошла, путаясь в кустах, как вдруг услышала окрик:
— Стой! Кто идет?!
Я не успела ответить, как часовой лязгнул затвором винтовки, и от страха, что после всех моих мучений так глупо оборвется жизнь, я закричала:
— Не стреляйте! Я своя!
И пошла как безумная прямо на часового, не обращая внимания на его окрики. Просто удивительно, как он не застрелил меня. Когда я была в нескольких шагах от него, силы совсем покинули меня, и я упала.
— Да ты что это, гражданочка? — спросил часовой, подбегая.
— Миленький, помогите, я рожаю...
Он хотел было помочь мне подняться, но я очень отяжелела. Тогда он вызвал своего товарища, и они вдвоем привели меня на огневую позицию батареи, уложили в окоп и укрыли плащпалаткой.
— Зови, Колесов, командира батареи, раз такое у нее дело, — обратился часовой к своему товарищу.
Пришел командир батареи, высокий, мрачный, в ватной куртке, перехваченной ремнями, и в пилотке.
— Товарищ старший лейтенант, такое, значит, дело, — начал скороговоркой докладывать часовой. — Из беженок... На сносях... Может, в дивизион доставить, там военфельдшер... А мы-то, пушкари, что тут можем...
А схватки уже не оставляют меня, чувствую — вот-вот начнется...
— Товарищ старший лейтенант... миленький... не отправляйте меня в дивизион... Меня уже нельзя трогать с места... не стесняйтесь, помогите мне... Я сама — врач... Я буду вам говорить, что нужно, а вы делайте...
Старший лейтенант был молод, решительно ничего не смыслил в этих делах и совершенно растерялся. Тогда я опять стала просить, чтобы он отбросил всякий стыд, что если он будет слушать меня и в точности все исполнять, то спасет меня и ребенка.