Только теперь мои слова дошли до него. Он быстро расстегнул ремни, скинул ватник, засучил рукава гимнастерки и, заметно волнуясь, сказал:
— Говорите, доктор, говорите, что нужно...
Первым делом я велела ему достать из моей сумки ножницы и подстричь ногти, потом тщательно вымыть руки одеколоном.
Можешь себе только представить, друг мой, сколько нужно было выдержки, терпения, чтобы превозмочь все муки и не потерять самообладания. Не будь этого, мои спасители ничего бы не смогли сделать, и я бы, наверно, погибла. Ведь были минуты, когда я уже, казалось, теряла сознание, но невероятным усилием воли возвращала себя к действительности и говорила старшему лейтенанту, что и как необходимо делать дальше.
И он, вечное ему спасибо, отлично справился...
Пришла Тося в белом халате и в белом колпаке, стала убирать со стола.
— Товарищ майор, — обратилась она к военврачу, — у Сяо Мэй на ночь снять капельницы?
— Непременно снять, и сделай ей инъекцию пенициллина. А старушке Ли поставь банки.
— Ясно, будет исполнено, — ответила Тося и уже двинулась было к двери, но Тома остановила ее:
— Товарищу капитану постелишь тут на кушетке, а я буду спать в палате.
— Ясно, будет исполнено! — опять отчеканила Тося и повернулась кругом.
— А не пойти ли нам побродить? — предложила Тамара Осиповна. — Ты смотри, какой чудесный выдался вечер.
На улице было светло, тихо. Луна только перевалила через горный хребет и остановилась невысоко в темно-синем небе. Небольшие деревья в больничном садике, облитые голубым сиянием, слегка шелестели листвой и были сказочно красивы.
В Пяти Тополях насчитывалось около двух десятков фанз. Кое-где в низких, почти вровень с землей оконцах, затянутых вместо стекла вощеной бумагой, мигали тусклые огоньки. На окраине села, на горе стояла пагода с вогнутой черепичной крышей, к пагоде вели выложенные из камня ступени. А справа, за пагодой и пониже ее, пустовал кирпичный дом, где прежде помещалась японская жандармерия, стекла там были выбиты, и дверь висела на крюке...
— Так ты слушай, что со мной было дальше, — после недолгого молчания сказала Тома и взяла меня под руку.
...Еще только рассвело, зенитчики помогли мне с ребенком перебраться поглубже в лес, подальше от огневой позиции. Они там специально отрыли ровик, устлали его сосновыми лапами и натянули сверху плащпалатку. Двое суток провела я там. За это время батарея несколько раз вела огонь по вражеским самолетам, налетавшим на шоссе. А однажды, это было в полдень, только зенитчики дали залп, один «юнкерс» оторвался от клина и пошел в пике прямо на батарею. Но огонь зенитчиков был так кучен, рассказывал Колесов, что стервятник вынужден был сбросить бомбы за триста метров от цели. Я и сама слышала, как от взрывов закачалась земля, и от страха, что ребенок мой оглохнет, закрыла его собой.
Все эти двое суток, что я находилась здесь, ко мне приходил Колесов то с котелком супа, то с банкой сгущенного молока и сухарями.
— Подкрепляйтесь, товарищ доктор, вам ведь еще предстоит неблизкий путь...
Потом явился старший лейтенант с забинтованной головой, без пилотки и сообщил, что батарея к вечеру снимается с места, и если мне по пути, то он сможет взять в машину.
— Не знаю, мне в Турск...
— В Турск? — переспросил он. — Тогда не по пути.
— Товарищ старший лейтенант, — обратилась я к нему, — если не секрет, конечно, скажите, как вас зовут?
Мой вопрос немного смутил его.
— Зачем это вам?
— Простите, раз секрет...
— Ну, какой же секрет, — улыбнулся он. — Зовут меня Афанасий Иванович Дробот.
— Вот я и назову своего сына Афанасием...
— Да вы это что, шутите?! — удивленно воскликнул он. — Такому чудесному парню мое простецкое имя. Сказать вам по правде, когда я еще был курсантом в артиллерийском училище, то собирался сменить свое имя на более звучное, скажем, Валентин или Евгений. Да война помешала. Так что не советую.
— Нет, нет, товарищ старший лейтенант, это я решила твердо. Если бы вас звали, например, Харитон или Гавриил, я бы все равно дала такое имя своему ребенку.
— А отца ребенка, то есть мужа вашего, как зовут?
— Николай Валерьянович!
— Что ж, вроде ничего будет: Афанасий Николаевич! — уступил старший лейтенант.
Я хотела дать ему свой адрес, но, вспомнив, что никакого адреса у меня теперь нет, сказала:
— Как только немного приду в себя, пристрою сына, тоже уйду на фронт. Я ведь военнообязанная, врач, да еще хирург.
— Где-нибудь на фронте и встретимся, — не очень уверенно сказал Дробот, а стоявший рядом Колесов подсказал: