Армия строителей зажигает огни. И зарево, рожденное этими огнями, поднимается высоко над Волгой, охватывая все небо.
…И год пятый
Пятый год езжу в Жигули. Знаком, подружился со многими строителями.
Каждый раз встречаюсь с Борисом Ивановичем Загородниковым, начальником Шлюзового района. Но всегда как-то на ходу, второпях. Поймаешь в котловане, только начнешь расспрашивать о делах в районе, как его уже перехватывает и тащит к себе или прораб, или начальник бетонного завода, или бригадир арматурщиков. Застигнешь в служебном кабинете и, обрадовавшись такому редкому случаю, выложишь на стол блокнот, как вдруг телефонный звонок с участка, и Борис Иванович, извинившись и обещая скоро вернуться, исчезает. Помню, первый раз я честно сидел в приемной и ждал. Секретарша поглядывала на меня с явным сожалением, и было непонятно, почему она так смотрит. А потом я понял: ждать Загородникова около его кабинета почти безнадежно. Вырвавшись отсюда на участок, он уже не скоро вернется. Так мне и не удалось поговорить с начальником района хотя бы с полчаса.
А в этом январе повезло. День был воскресный, на улице мело, и я сидел в своем номере в уютной гостинице Соцгорода на левом берегу и перечитывал записи, сделанные в блокноте за неделю. В дверь постучали.
— Вас к телефону! — крикнула дежурная.
Голос в трубке вибрировал, то становясь громче, то затихая.
— Загородников говорит… Слышал, что приехали. Почему же не заглядываете в наши палестины? Как, уже были? А почему начальнику района не доложились? Да-да, я у вас в долгу. Знаете что? Заезжайте сейчас, если есть желание. Сижу дома. Занялся тут одним делом, в котором вы охотно, по-моему, примете участие. Жду.
Загородников живет в Комсомольске. Меня доставил туда автобус, который ходит по маршруту: Новый город — Соцгород — Портовый городок — Комсомольск. Все эти населенные пункты — ровесники, всем им по четыре года.
Я привык видеть Бориса Ивановича в полувоенном темнозеленом костюме, в армейских сапогах. А сейчас он был в пижаме, в тапочках и выглядел от этого старше своих 38 лет.
В комнате на столе, на стульях, на диване, на подоконниках разложены снимки.
— Решил навести порядок в домашнем архиве. И подумал, что кое-что здесь может показаться вам любопытным. Фотограф я доморощенный, но очень люблю это занятие. Правда, должность мешает. Не будешь же ходить по участкам и все время щелкать. Я только иногда позволяю себе это, но снимков, как видите, набралось порядочно.
На большой фотографии — плотина.
— Это в Китае снимал, — объяснил Борис Иванович. — Я был там техническим советником на одном из строительств. Мы достраивали гидростанцию, начатую и брошенную японцами. Как строили оккупанты? Насильно сгоняли людей. Вместо жилья были ниши, пробитые в скалах. В такой нише можно только лежать скрючившись. Зимой, в холода, ее закрывали рисовой соломкой. Люди замерзали. По утрам трупы вытаскивали из ниш и сжигали. А когда укладывали бетон, японские машинисты кранов не дожидались, пока работавшие внизу китайцы выбегут из блока. Чуть замешкался, бадья опрокинулась, бетон вылился — и человек замурован. В теле плотины десятки таких заживо погребенных…
Ворошим, перебираем фотографии, сделанные Борисом Ивановичем уже здесь, на Волге.
Река, скованная льдом, а на реке люди с топорами и ломиками — вырубают бревна, вмерзшие в лед. Первый жилой дом в Комсомольске, первая школа, первый клуб. Дорога, проложенная через лес. Передвижная электростанция.
— Начинали со спасения бревен, с постройки жилья, с прокладки коммуникаций. И на первых порах многие горячие головы из приехавшей сюда молодежи начали разочаровываться. Прибыли строить гигантскую гидростанцию, возводить плотины, шлюзы — совершать, словом, подвиги, а встретились с прозой жизни. Да я и сам был таким в юности. В начале тридцатых годов мальчишкой, пятнадцатилетним фабзайченком горевал, что уже построены Магнитка, Днепрогэс, Уралмаш, а я безнадежно опоздал, никаких великих дел уже не осталось на мою долю. В институте спешил получить диплом, чтобы умчаться на далекую и обязательно грандиозную стройку. Послали в Кандалакшу. И был я назначен, помощником прораба на строительстве бани. Сперва огорчался, а потом обвык понемногу, увлекся. Между прочим, у меня с той поры пристрастие к баням. Люблю их строить. Мы и у себя тут, в Комсомольске, неплохую баньку соорудили. Взгляните.
— Имел возможность, Борис Иванович, оценить в натуре. Баня и в самом деле царская…
— А вот знакомая вам картина. Первая бадья с бетоном в котловане нижних шлюзов. Помните, позапрошлым летом шли мы по котловану, и я показывал, где пойдут стены камер, где встанут «головы». И вам приходилось напрягать свое-воображение.
— Я что-то не помню, Борис Иванович, чтобы мы так долго шли вместе. Вас ведь сразу куда-то отвлекли.
«Подковырка» остается без внимания, и Загородников, продолжает показывать фотографии.
Вот нижние шлюзы…
Без шлюза не обойтись, когда хотят перегородить плотиной реку, сохранив при этом судоходство. Возникает разница между уровнями воды перед плотиной (верхний! бьеф) и за ней (нижний бьеф). Нужна ступенька, по которой пароход мог бы подняться или спуститься с одного бьефа в другой. Такой ступенькой и служит шлюз. А в Жигулях подпор воды, создаваемый плотиной, будет столь высок, что для преодоления его потребуются две ступени — два шлюза: нижний и верхний. Поскольку движение на Волге чрезвычайно оживленное, решено строить сразу по паре шлюзов, по две параллельных нитки, чтобы одновременно могли разойтись суда и плывущие сверху, и плывущие снизу.
Место для шлюзов выбрано у левого берега, в пойме, в волжском староречье, где когда-то пролегало основное русло реки, — а потом струился лишь ее скромный рукавок — Воложка, в жаркое лето пересыхавший.
Этот кусок земли заливает в половодье, и его пришлось обносить перемычками. Сомкнувшись между собой, они образовали одиннадцатикилометровую подкову, внутри которой и началось возведение шлюзов, сначала нижней пары, а затем верхней.
Вчера я был на площадке нижних шлюзов. Они войдут в строй первыми. Все четыре стены камер уже возведены на полную свою высоту. Пора «большого бетона», когда его укладывали в блоки по нескольку тысяч кубометров, кончается. Нынче пошел в основном бетон ажурный, требующий особо тонкого обхождения. Блоки на верхних ярусах маленькие. Чем меньше блок, тем быстрее он охлаждается, а это вредно бетону. Поэтому привезли добротные шерстяные одеяла. Ими, как младенцев в яслях, укутывают забетонированные участки.
— Бетоном мы довольны, — говорит Борис Иванович. — Бетон дают с завода хороший. А уж мы придирчивы к поставщикам, с пристрастием принимаем у них каждую бадью. Бетон — штука надежная, если выдержан, что называется, по всем кондициям. Не доглядишь вовремя — позже расплатишься. Плохо приготовленный бетон будет болеть. Самая страшная у него болезнь — «белая смерть». Это когда, извести в нем больше, чем положено. Она находится в свободном состоянии, легко выщелачивается водой и проступает наружу белоснежной пеной. Бетон становится пористым и разрушается. Понятно, что на заводе, прежде чем подать нам очередную порцию, сто раз ее проверят и испытают в своей лаборатории. Но мы, уложив бетон, через некоторое время снова его экзаменуем. Из готового уже блока выпиливаем этакий длинный столбик, то, что геологи называют керном. И у себя в лаборатории всячески испытываем, подвергая его ударам, сжатиям, которые могут обрушиться на гидротехническое сооружение. И что же показывают такие испытания? А то, что стоять нашим шлюзам века.