Все готово к перекрытию, и в это затишье перед атакой множество разведчиков следит во все глаза за рекой, за каждым ее движением, вздохом и выдохом. Гидрологические посты, измеряющие глубины, скорости течения, расставлены на сотни километров. Над Волгой беспрерывно, сменяя друг друга, барражируют самолеты. Все донесения поступают в штаб перекрытия, который должен выбрать самый благоприятный момент для удара. Из донесений видно, что Волга, сжатая, стиснутая, протестует, брыкается, отбивается, шумит, пенится, ускоряет свой бег. Да это видно и просто из окна штаба. То, что река ускоряет бег, не только не тревожит, а, наоборот, устраивает ее усмирителей: тем ближе развязка.
Волга еще не перекрыта. А мне показывают фотографию перекрытой Волги. Той, что под Рыбинском? Или около Углича? Под Горьким? В Жигулях! Вглядываюсь в снимок: абсолютная натура! Говорят:
— Это искусственная Волга и искусственные Жигули.
Под Москвой в лаборатории гидравлических исследований построили маленький действующий Куйбышевский гидроузел, весь комплекс, каким он сложился к моменту перекрытия. Опыты в лаборатории шли параллельно работам в Жигулях, и обе Волги вели себя совершенно одинаково. Через лабораторную реку тоже навели наплавной мост. И уже сбросили в воду крошечные камни и бетонные пирамиды, весящие в 15 615 раз меньше настоящих. Теперь на опыте искусственной Волги точно известно, как будет вести себя при перекрытии Волга живая.
Ждут сигнала.
Уже выстроилась на правом берегу, на съезде к мосту, колонна самосвалов с пирамидами. Кузова машин заменены чуть приподнятыми стальными решетками. Похоже на боевые «катюши».
Уже заняли свои места на мосту регулировщики, и тронулись не спеша самосвалы.
Уже подняли красные флажки прорабы. По их взмаху пирамидам лететь вниз. На правом фланге, выше всех взметнув флажок, стоит девушка в зеленом плаще с капюшоном. Само напряжение, сама сосредоточенность! О чем думает она? Могу догадаться, потому что знаю ее историю. Может быть, вспоминается девушке другая Волга, горящая, вспененная снарядами, Волга, через которую на беззащитном буксиришке, еле преодолевающем волну, переправляли на левый берег ребятишек из фронтового города. Среди малышей сиротинка Ниночка… Выжила девочка, не дали пропасть, выросла. Вот стоит посредине снова бушующей Волги, уже не страшной ей. Стоит на наплавном мосту, у самой его кромки, и должна первой по сигналу из штаба взмахнуть флажком.
Сигнал!
Первая пирамида рухнула в воду, рядом вторая, дальше — еще, еще и еще. Река глубоко вздохнула и выдохнула вверх высокие рваные столбы. А пирамиды? Были они или не были? Волга заглотнула их, даже не облизнувшись, и сомкнулась над ними. Так и продолжалось: люди метали в реку бетон. Она глотала и посмеивалась: бросайте, бросайте, для меня ваши пирамиды — что орешки, я их даже не щелкаю, просто 412 отбрасываю, они мне ничто. Непосвященный мог обмануться, мог поверить реке, а посвященный, специалист, понимал, что это бравада, что Волге уже тошно.
А пирамиды летят и летят в воду. Идут и идут в безостановочном своем движении тяжелые самосвалы. Шоферы сбрасывают с себя ватники, теплые куртки. Жарко! На спуске к мосту появилась буфетчица, которая подает шоферам бутылки с нарзаном.
И уже всем видно, посвященным и непосвященным, что людские усилия берут верх над усилиями реки. Из воды то тут, то там проступают мокрые ребра пирамид. Значит, не отбрасывает, не может с ними справиться. Хотя бурлит, клокочет. Не знает, что для нее припасен еще и камень, горы камня.
С верха, с котлована поступают сводки: расход воды достиг там полутора тысяч кубов в секунду. Это почти половина всей водяной массы, которую несет сейчас Волга в районе Жигулей. Еще нажим, еще удар, еще сотня-другая сброшенных пирамид — и река повернет вправо, в донные отверстия гидростанции.
Восемнадцать часов длится перекрытие. Гряда пирамид и камня, которые река уже бессильна тронуть с места, перехватила ее намертво.
Но радио — команда:
— Прекратить сбрасывание!
И вслед за этим по радио же — бодрый голос местного поэта, который не только поэт, но и старший прораб, строивший наплавной мост:
Сброшена последняя пирамида. Люди на мосту обнимаются. Начальник строительства обнимает шофера, московский профессор — своего ученика, прораба, гидролог — экскаваторщика, бульдозерист — шкипера баржи. И, наверно, пи-g От солнца к солнцу 113 лоту вертолета, повисшего над рекой, тоже хочется кого-нибудь обнять, жаль — не дотянуться.
Изъявлениям чувств — минуты. Покориться-то Волга покорилась. Но выпускать ее из рук нельзя. Впереди — продолжение схватки. Впереди — намыв плотины, которая создаст напор воды, способный привести в движение лопасти первых турбин. Впереди — декабрь, когда эти лопасти сделают первые обороты и родится первый ток…
«20 часов 34 минуты местного времени. Агрегат № 1 пущен на обороты».
Краткая деловая запись… Но прежде чем появиться ей в журнале дежурного по машинному залу гидростанции, должно было пройти пять трудных лет. За ней, за этой предельно лаконичной строкой, многое. И первый ковш с мерзлой землей, поднятый во вьюжном феврале на правом берегу Волги, у Могутовой горы, примерно в том месте, где стоит «агрегат № 1». И те тяжкие минуты, когда подземные воды прорывали перемычки, а экскаваторы вязли в глине, когда морозом схватывало бетон. И недавний октябрь, знаменитое перекрытие Волги, которую заставили покинуть прежнее русло и течь там, где понадобилось людям. И то, что уже непосредственно предшествовало записи в журнале.
В эти дни заканчивали монтаж первых двух агрегатов из двадцати. Агрегат — это турбина и генератор. Подобных машин ни по размерам, ни по мощности у нас еще не строили. И хотя в Жигулях собрались монтажники бывалые из бывалых, созванные с разных строек, они чувствовали себя сначала новичками, первоклассниками, если не приготовишками. Только большой рабочий опыт помог им перейти из первого класса сразу в десятый и с отличием сдать выпускной экзамен.
Пущен на обороты…
Это значило, что, подняв стотонный щит, воде открыли доступ в спиральную камеру турбины, а затем и к лопастям ее рабочего колеса. И все, кто находился в машинном зале, замерли в ожидании первого движения, первого поворота вала. Легкий, едва уловимый шум, который нарастает. То шумит вода. Вал еще равнодушен, еще неподвижен. Но вот дрогнул 114 под напором и нехотя, лениво начал набирать обороты. Пошел, пошел, все быстрее, быстрее.
Первые обороты!
Один из монтажников, человек немало повидавший на стройках, сказал мне, что «самое страшное в нашей монтажной жизни — это первые обороты». Машину собрал, а ничего не знаешь про ее характер, про ее причуды. Как она себя поведет? Не будет ли перегреваться подпятник, вибрировать вал? Не начнет ли трясти крестовину?
Вот уже не первые, а сотые, тысячные, десятитысячные обороты. Температура у подпятника нормальная! Вал не вибрирует. И крестовину не трясет. Есть приборы, которые все это точно определяют. Но кто-то по старинке ставит на крестовину круглую крышечку от чернильницы, на ребро ставит, и она не катится, не падает.
Утром машину, проработавшую полсуток на холостом ходу, останавливают, снова пускают, включив уже возбудитель генератора — и в обмотке рождается ток. Тихо, неслышно рождается, это видно только приборам. За первыми оборотами — первый ток! Но тоже еще холостой. Он никуда не идет и, циркулируя по обмотке, греет ее. Так начинается сушка генератора его же собственным током, процесс долгий, требующий терпения. Нужно всю влагу высосать до капельки — без этого машину не поставишь под промышленную нагрузку.