— Ох, и холостячков же нынче привалило! Вон они там, за вышкой. Завтра подойдут люди из совхоза, и погоним зверя на забой.
У него, у Яковлева, все уже приготовлено к промыслу: палки-дрыгалки, ножи, соль, бочки.
Снова в шлюпку.
— Пойдем к семейным, — приглашает Мараков. — Холостяков нельзя тревожить перед отгоном.
Что ж, к семейным так к семейным. Они должны быть гостеприимней.
Прихватив на всякий случай дрыгалку, Яковлев показывает рулевому, куда править: к широкому скалистому выступу берега. Там полно огромных бурых тел, похожих на заросшие мхом валуны, но двигающихся, перекатывающихся с боку на бок. Ветер с моря принес к берегу беспокоящие зверей запахи, звуки весельных ударов по воде. И мы слышим, как тревожно ревут секачи, как вторят им, жалобно поблеивая, их подруги.
Высаживаемся. Прячемся за скалу. Нас много, и всем нам нельзя на лежбище. Только Мараков и Яковлев, прихватив с собой фотокорреспондента, приближаются к зверям.
Маракова здесь хорошо знают, он часто навещает семейных. А маленьким он просто первый друг. Малыши все перебывали у него на руках. Сергей Владимирович осуществляет на этом лежбище, если хотите, функции загса. В отношении малышей, конечно. Он регистрирует каждого родившегося котика, прикрепляя ему под передними ластами металлическую бирочку. На бирке слово «Moscow». Так что котик, знайте, не бездомен, у него есть кров, над ним есть опека, и его могут защитить… Яковлев у семейных бывает реже, ему подведомственны холостяки. Ну, а фотограф вовсе лицо тут незнакомое.
И вот уже заковыляли к воде затесавшиеся к котикам громадины сивучи, рыжие морские львы; у них одна лишь кличка львиная, а на деле-то не из таких уж храбрецов. Воспользовавшись моментом, покидают благоверных хитренькие самочки, стараясь ускользнуть, незаметно скатиться в воду. А секачи рычат, хватают изменниц, загораживают путь, бьют ластами. Но и покинутые близкими, они остаются все же на посту, в воду не идут. Вот, забравшись на камень, как на крепостную стену, стонет, рычит от ревности, от злости бывалый, весь еще в незаживших ранах секач. Ревет на всю округу, взывая к совести бросивших его подруг, которые беспечно кувыркаются в море.
Подошел Мараков, заговорил нежно:
— Эх, дурачок ты, дурачок! Ну чего страдаешь? Вернутся! Куда им деваться-то?
И секач вроде бы начал затихать. Но вдруг снова свирепо зарычал и, сверкнув клыками, кинулся в сторону. На кого же? На фотокорреспондента, которого счел, видимо, главным виновником всех своих бед и печалей. И только стремительная палка, вовремя взметнувшаяся в руках Яковлева, сохранила моего друга для фотоискусства.
Нет, хозяева явно не рады гостям. Не пора ли восвояси? Тем более что над кораблем взлетает ракета. Это сигнал к возвращению.
На спуске к морю увидели куличка, крохотную серую птаху, залетевшую сюда из-за океана. Прыгает с камешка на камешек, бесстрашно пробираясь между гигантскими звериными тушами, застилающими от нее небо. А вон даже вспорхнула на спину вылезшего из воды сивуча и клюнула его в загривок, обнаружив там для себя какую-то пищу. Мне запомнилась эта храбрая птичка-невеличка. Я знаю, ее легко вычеркнуть из текста. Она, так сказать, не работает на сюжет. Но мне очень хочется, чтобы она все-таки осталась, эта птичка, в самом конце моего рассказа о дальних островах…
О вулканах и вулканологах
Ну как же, попав на Камчатку, не побывать у вулканов! Я давал себе зарок, помнил совет друга: «Не очень-то увлекайся вулканами. Соблазн велик: героика, романтика. Но знаешь, сколько уже написано об этом! «Страна огнедышащих гор», «Огненное кольцо», «На краю кратера». Постарайся найти героическое в чем-то другом, менее броском внешне, но более глубоком по существу, в трудовых буднях». Я так и хотел, старался даже ни с кем не заговаривать на Камчатке о вулканах. Но это невозможно. Они здесь будни, те самые трудовые будни, о которых говорил мой друг. О вулканах, о проблемах, связанных с ними, каждый день пишут в местных газетах, как на Кубани о хлебе, в Донбассе об угле, в Баку о нефти, на Командорских островах о котиках. Кстати, о котиках мне тоже говорили в Москве: «Не увлекайся. Экзотика!» Но хорош бы я был, не повидав на Командорах котиков…
Итак, решено: к вулканам! Но их на Камчатке полтораста. Какой выбрать? Понятно, действующий, тот, что живет, дышит, бунтует. Но и таких двадцать восемь. А самый мощный? Ключевская сопка, Ключевской вулкан. Величайший в Азии: на 4850 метров вымахало его. И совсем молод: геологи насчитывают ему каких-нибудь пять тысячелетий. Для вулкана это юношеский возраст: ни седин, ни морщин. Он еще «бродит», еще не отстоялся. Почти не знает ни сна, ни покоя. Бывает, задремлет, но на десяток лет, самое большее. Да и в дреме дымится. За последние два века извергал лаву двадцать раз. А извержение длится не день, не два, месяцы, а то и годы.
Полетим, значит, в район Ключевского. Это к северу от Петропавловска, часа два лету. И там не один вулкан, там целая плеяда огнедышащих гор. Видите, я тоже не удержался и назвал их огнедышащими. Но как быть, если они действительно дышат огнем, выдыхают огонь? И это не отштампованная метафора, а реальность, существо дела.
До чего же людно на аэродроме! Воздушные дороги освоены на Камчатке превосходно, чего еще не скажешь о наземных. Уходят самолеты по разным маршрутам во все концы полуострова, но автобусы подбрасывают все новых и новых пассажиров.
Вот четверка широкоскулых подружек-корячек. Студентки медучилища, улетают домой на каникулы. Выскочив из автобуса, разбежались по лужайке собирать ромашки. У них мало времени: уже объявлена посадка на их самолет. Быстро-быстро набрали букеты, сравнивают, у кого больше. Одна говорит:
— Бабушке подарю. Она никогда еще цветов не видела. Я ей объясняла, не понимает.
Девушкам — на самый дальний север Камчатки, где не растут цветы.
А вот бабушка, вернее, прабабушка, повидавшая цветов и на Украине, и в Подмосковье, и на Волге, и на Кавказе. У нее дети, внуки, правнуки по всей стране. Год уходит, пока всех навестит. Это если самолетом. Бабка — опытнейший авиапассажир. Только что прилетела из Кисловодска, где у нее сын-доктор, и собирается в Усть-Камчатск к внучке-учительнице…
Вот геологи из Ленинграда, разведчики нефти. Их вылет задерживается; в районе, куда им надо, туман. Делать нечего, все песни спеты, все анекдоты рассказаны, «козел» надоел, и теперь вот начертили на земле «классы», скачут на одной ножке. Чем займутся, когда и это надоест?
Летим. Приглядываюсь к соседям. Напротив — два приятеля налегке, без чемоданов и свертков. Один сел и сразу же начал клевать носом. Друг его сказал:
— Всегда спит в самолете…
— И слышит все, что о нем говорят, — добавил дремавший.
Тот, кто бодрствовал, был так же словоохотлив, как первый сонлив. Узнав, что в самолете журналисты, всполошился:
— А к нам в Мильково заедете? Не слышали про Мильково? Место-то какое! Долина, а вокруг сопки… Хотите заголовок для очерка о Милькове? «Камчатская Украина». Вы знаете, какие у нас хлеба, какая кукуруза! А картошку нашу видели? Огурцы наши едали?