— Они бы убили его, — сказала Калдения, ее голос был резким и тщательно контролируемым. — Они бы убили наследника и двух других детей, а затем проложили бы себе путь к трону по их телам.
— Суверен должен был умереть так, чтобы скрыть все признаки болезни. Кто-то должен был убить его и взять на себя ответственность за это. Суверен не мог быть убит каким-то случайным ничтожеством, потому что это выставило бы династию слабой. Он не мог быть убит кем-то из Доминиона, потому что это выставило бы всю его фракцию некомпетентной, неспособной обнаружить угрозу, что могло поставить под угрозу вознесение его сына.
Мне не нравилось, к чему это вело.
Косандион уставился на пруд.
— Убийца должен был быть кем-то могущественным. Кем-то пугающим. Кем-то со средствами и мотивом, кто мог бы сделать это убийство таким громким, таким возмутительным, что весь Доминион объединился бы в сочувствии к наследнику. Вместо слабака, который не смог предвидеть и противостоять угрозе, покойный Суверен должен был стать мучеником, а его имя — боевым кличем.
Волосы у меня на затылке встали дыбом.
— Суверен в последний раз попросил свою сестру о помощи. И она пришла.
— Конечно, я пришла. Он был моим младшим братом, — тихо сказала Калдения. — В конце концов, семья — это все, что у нас есть.
— В четвертый раз, когда моя тетя навестила меня, я наблюдал, как она отравила моего отца, — сказал Косандион. — Ресвен привел меня, чтобы я стал свидетелем этого. Я стоял в потайном проходе и наблюдал за этим, чтобы позже предстать перед Доминионом и честно и искренне назвать свою тетю его убийцей. Доминион почувствовал бы мою боль и мою печаль и осознал правду.
— Мне очень жаль, — сказала я им.
— Оставь свою жалость при себе, — сказала Калдения. — Я знала о последствиях.
Я никогда не видела Калдению такой хрупкой. В этот момент она казалась сделанной из стекла, словно неосторожное прикосновение могло разбить ее вдребезги. Она отказалась от своего трона и втянула две нации в конфликт, чтобы спасти детей своего брата. И, зная ее, она не колебалась ни мгновения.
Тони, Ресвен и двое посетителей пересекли гостиницу и шли по тропинке к нам.
Косандион улыбнулся, горько приоткрыв губы.
— Это стоило моей тете всего. Раньше ее боялись, но теперь ее поносили и презирали. Ее десятилетия тщательного управления были забыты. Гегемония, потрясенная излиянием коллективного горя из Доминиона, повернулась против нее. Она боролась, чтобы удержать власть, но, в конце концов, отказалась от борьбы и сбежала.
Калдения одарила его долгим взглядом, и хрупкость испарилась.
— И все же я жива и чувствую себя вполне хорошо. Вся галактика годами пыталась отделить меня от моей головы, и все же я здесь… какая там поговорка, дорогая? Живу, не тужу.
Косандион, наконец, повернул голову и посмотрел на нее.
— Я рад, что с тобой все в порядке.
Она посмотрела на него.
— Не нужно так серьезно относиться к этому, мой дорогой. Не забывай, я видела тебя в пеленках. Мало того, что у меня все хорошо, но ты, похоже, все еще нуждаешься в моей помощи.
Косандион поклонился.
— Спасибо тебе за Суркара.
— Это была мелочь. Не бери в голову. Ты — Суверен.
— А ты всегда будешь императрицей.
Ее Милость фыркнула.
— Императрицей чего? Я оставила этих дураков с сильной нацией, которая функционировала как хорошо смазанная машина. Менее чем за десятилетие им удалось расколоть ее на три ничтожных королевства, одно из которых перешло к тебе, умоляя принять его.
— Справедливости ради, они принесли нам замечательные минеральные богатства, — сказал Косандион, пряча улыбку в глазах.
— Я не спорю, что ты помог себе — галактика знает, что кто-то должен был спасти их от самих себя, но я не понимаю, почему ты оставил два других без присмотра. Ты должен убедить их присоединиться к тебе, мой дорогой, любыми необходимыми средствами. Преподнеси это как спасение дорогих братьев и сестер Доминиона. Это помогло бы твоему имиджу и дало бы военным занятие, прежде чем они начнут нервничать и мечтать о перевороте. Кто не рискует, тот не пьет шампанское…
Двое детей спустились по тропинке и остановились. Девочка лет пятнадцати или около того и мальчик на пару лет младше. Калдения увидела их и замолчала.
— Они знают, — тихо сказал Косандион. Она не ответила ему.
— Не хочешь поздороваться, тетя?
Она сглотнула.
— Да.
Косандион предложил ей руку и повел императрицу знакомиться с ее племянниками. Я осталась там, где была, предоставляя им уединение, в котором они нуждались.
Здесь никому не угрожала опасность.
Глава 24
Когда мы в последний раз покидали теплые объятия «Гертруды Хант», Шон отправлялся разбираться с последней выходкой душегубов, а Косандион с Калденией мило поболтали. Но выбор пары продолжается, и теперь у Косандиона намечаются свидания. Флирт обязателен! Ах, жизнь галактических правителей — так насыщена событиями. Такая занятая. Такая трагичная.
Так что жизнь не стоит на месте. Давайте посмотрим, что нас ждет дальше.
Я провела ладонью по лицу.
— Ладно Шон, он — оборотень, он только начал заниматься гостиницей. Но ты такой же, как я! Ты впитал это с молоком матери. Ты лучше во всем разбираешься.
У Тони даже не хватало приличия выглядеть виноватым.
— Они не пострадали. Им не причинили никакого вреда. Они просто обездвижены.
На нашей лужайке за домом, скрытой от посторонних глаз, застыли в странных позах пять душегубов, будучи расставлены живописным образом. Должно быть, они действительно разозлили Шона, потому что он заставил Тони заморозить их на месте.
— Вред не обязательно должен быть физическим. Он может быть эмоциональным.
— У душегубов нет эмоций. Кроме того, я думаю, что это выглядит празднично. Просто рассматривай их как праздничные украшения.
— И что у нас за праздник такой?
— Хэллоуин. Осталось всего 3 месяца.
Тьфу!
Что-то происходило на подъездной дорожке, что-то, раз слышались повышенные голоса. Я сосредоточилась, за границей территории стоял Мараис. Он не ступает на территорию гостиницы, если не хочет предупредить нас.
— Разговор не окончен, — сказала я. — Я сейчас вернусь.
— Не беспокойся. Они никуда не денутся.
Я вышла из гостиницы старомодным способом, через парадную дверь и спустилась по ступенькам на подъездную дорожку. Чудовище следовала за мной, как всегда такая бдительная.
В конце подъездной дорожки рядом с патрульной машиной стоял Мараис. Перед ним, скрестив руки на груди, стояла темноволосая полная женщина. Хотя ее лицо было в профиль, нельзя было ошибиться в том, что говорил язык ее тела.
— Ты солгал мне!
— Ничего подобного. — Мараис звучал неубедительно.
Ой-ёой.
— Ты сказал, что собираешься работать. Гектор, я заглянула в отделение! Мне сказали, что ты в отпуске!
Ее голос звучал очень сердито.
— Я тут немного подхалутриваю на стороне.
Неправильный выбор слов.
— Итак, у тебя есть что-то на стороне, хорошо.
— Я про работу, Донна.
— Ты трудоголик. За последние три года ты взял один отпуск, и мне пришлось выкручивать тебе руки, чтобы ты это сделал. Ты думаешь, я поверю, что ты добровольно взял отпуск, чтобы подхалтурить?
— Как ты и сказала, я — трудоголик…
— Ты припарковался перед чьим-то домом! — Она покачала головой. — Перестань мне лгать. Как ты мог так поступить со мной? С нами, с нашей семьей?
Мараис поднял руки вверх.
— Это не то, что ты думаешь.
— Я больше не знаю, что и думать. Я думала, мы были командой. Я думала, мы понимали друг друга. Это были мы против целого мира. А теперь ты ошиваешься тут. Лжешь мне, нашим детям, на работе. Что с тобой случилось?
Брак Гектора взрывался передо мной в замедленной съемке. Кто-то должен был накрыть собой эту гранату, а Гектор не собирался этого делать, потому что глубоко внутри он был офицером Мараисом, который обещал сохранить нашу тайну. Он выглядел отчаявшимся.
Я начала спускаться по подъездной дорожке.
— Я тебя очень люблю, — сказала миссис Мараис. — Но я не могу смириться с обманом или ложью. И не буду.