Она перелистала толстую книгу и нашла нужную страницу. Здесь умещались скупые сведения о жизни мальчика: мать погибла при бомбежке, отец — летчик — разыскал сына в Барнаульском доме малютки, но повидаться с ним ему не удалось: самолет его был сбит над Волгой.
— Вот и все. — Заведующая тронула Груню за руку. — Надевайте халат… Пойдем посмотрим, что делает ваш сын…
Они вышли на большую солнечную веранду. Сад за стеклами, казалось, был полон птичьего щебета и гомона; мелькали в аллеях разноцветные детские пальтишки, свитеры. На площадке под алой шляпкой огромного мухомора сгрудились белые низенькие столики, за голубым барьерчиком малыши насыпали лопаточками песок в ведерки, вдалеке, как большие пресс-папье, лениво колыхались качалки, облепленные визжащими ребятишками.
«Да разве он пойдет со мной от такой жизни, — тоскливо подумала Груня, — его отсюда ничем не уманишь».
— Идите к Павлику одна, — сказала заведующая, — он на лужайке.
На песчаную дорожку падали жидкие утренние тени от набухающих почками веток, у Груни пестрило в глазах, и, выйдя на поляну, она не сразу нашла среди игравших мальчиков Павлика. Он сидел верхом на деревянном коне, что-то кричал, размахивая кнутом. Матросская куртка его была распахнута, кепка козырьком съехала на ухо.
Груня стала в сторонке, смотрела на разгоряченное лицо мальчика и не решалась позвать его. Не уйти ли ей незамеченной: ему так хорошо здесь!
Но Павлик заметил ее и кубарем скатился с коня, бросился к Груне.
— Приехала! — кричал он. — Приехала! А я думал, обманешь!
— Зачем же обманывать? — Она погладила его льняные волосы. — Ведь я же слово тебе дала. Помнишь?
— Помню! А ты ко мне приехала? В гости?
Их окружили шумливые ребятишки, с любопытством и ожиданием поглядывая на незнакомую тетю в белом халате.
— Нет, не в гости. — То, что Груне представлялось трудным, высказалось просто и легко: — Хочешь, я тебя в деревню возьму?
— Насовсем-насовсем? — мальчик прищурился.
— Ну конечно…
— А папа? — В лице Павлика появилась недетская настороженность. — А когда папа приедет, ты его тоже к себе возьмешь?
— Возьму.
— Ну, тогда я хочу, — мальчик облегченно вздохнул и схватил Груню за руку. — Айда! Только постой, я кнут заберу!
А за селом он еще долго оглядывался на большой белый дом в саду. Дорога круто легла в гору, и Груня спросила:
— Устал, Павлик?
— Нет, я сильный! Во, пощупай! — согнув в локте руку, он дотронулся до небольшой выпуклости мускулов.
Груня ласково усмехнулась: все ей нравилось в мальчугане — и его наивная лихость, и живые, пытливые глаза, и нежная вдавлинка на подбородке.
В лесу, как в прозрачном аквариуме, золотыми рыбками лежали прошлогодние листья. Павлик убегал вперед, прятался за кусты и, подкараулив, яростно наскакивал на Груню:
— Сдавайся, тетя! Я беру тебя в плен!
— Бери, бери! — Груня смеялась. — Смотри не устань!
— И не подумаю даже уставать. Жарко только! — Мальчик поглядел на серую холстину дороги, тянувшуюся с бугра на бугор. — А далеко еще? Вот туда дойдем, где березка, и там уже будет видать?
— Нет, Павлик, полезай-ка лучше ко мне на горбушку, отдохни. А потом опять пойдешь сам…
Она присела у бугорка, Павлик забрался ей на спину и обхватил руками шею. Мальчик был тяжелый, но ей казалось, что она сможет идти так до самой деревни. Скоро руки Павлика ослабли, он ткнулся носом в ее затылок и тепло задышал.
Глубокая нежность к отяжелевшему вдруг на спине ребенку охватила Груню, и чувство неизъяснимой радости наполнило все ее существо.
Она шла и улыбалась, осторожно ступая по земле, боясь споткнуться и разбудить малыша, потом тихонько переложила мальчика на руки и так, изредка присаживаясь и отдыхая, к полудню вышла па взгорье.
Далеко внизу, на широкой ладони распадка, лежала ее деревня.
Груня спустилась с горы и вошла в улицу. Ослепляя, брызнуло из окон солнце. Она шла вдоль заборов, стараясь прикрыть мальчика короткой тенью.
Навстречу из переулка вышла, поскрипывая ведрами на коромысле, Фрося в белой кофточке и темной юбке.
— Груня, погоди чуток, я зачерпну воды…
У колодца, сгоняв в гулкую пустоту бадью, она приняла на плечи коромысло с полными ведрами и, посмеиваясь, сверкая зубами, перешла впереди Груни дорогу.
— Чтоб счастье ему всегда светило, правда? — тихо сказала она, и в голосе ее послышалась Груне затаенная нежность. — Даве мне Маланья про все сказала… Приберусь, выкупаю детишек и, может, приду.