— Я себе легкого дела не ищу, — спокойно ответила Груня.
С каменного крыльца сбежала Машенька… Какая она стала бойкая после замужества! Вихрем налетела на нее, звучно поцеловала в щеку Родиона.
— Здорово, вояка! Чего букой смотришь? Не Грунюшку ли к кому приревновал? — она погрозила ему пальцем. — Смотри, она у тебя безгрешная! Да, да, не смей хмуриться! — Машенька накинулась на Груню, затормошила ее. — Чего же ты мне не написала, что своего ненаглядного встретила?
— Да он недавно, я еще сама не успела опомниться, — улыбаясь, сказала Груня, а в душе ее все не таял навеянный разговором с мужем холодок.
— Ну, рассказывай, как ты там управляешься со своей озимой! — нетерпеливо попросила Машенька и вдруг всплеснула руками. — Да чего же мы здесь прохлаждаемся? Вот-вот слет откроется!
Она схватила Груню за руки, и они вихрем взбежали на крыльцо. Родион, насупясь, шел сзади.
Из распахнутых дверей хлынули густые волны музыки: играл духовой оркестр.
Груня невольно задержалась, любуясь огромным, недавно отстроенным залом. Высокие серебристые колонны подпирали ослепительно белый купол, унизанный монистами электрических лампочек, откидные скамьи ступеньками сбегали к сцене, по обе стороны которой стояло по большому, отлитому из гипса и покрытому мерцающей бронзой снопу. Со стен манили глаз картины местных художников — милая с детства красота алтайских степей и гор: на сцене, затянутой до самого пола красным кумачом, длинный стол, запотелый графин на нем; по правую сторону низенькая, отделанная под дуб кафедра; посреди в глубине сцены пурпурная зыбь знамен в золотистой пене бахромы и кистей и на невысоком постаменте знакомая, устремленная вперед фигура вождя — рука за бортом шинели, одна пола чуть откинута ветром при ходьбе.
Машенька снова потянула Груню за руку, и, оживленно разговаривая, они пробрались в задние ряды. Родион устроился где-то у входа.
Зал сдержанно гудел сотнями голосов. Возбужденная шумом и музыкой. Груня с жадным интересом огладывала незнакомые лица хлеборобов.
«Ой, сколько их, — передовиков-то! — обрадованно думала она. — Вот бы каждого попытать, поспросить, как он работает!»
Бородатые старики степенно расселись в передних рядах, волн неторопливые беседы, исподволь выведывая друг у друга, что можно перенять и с пользой употребить в своем хозяйстве. Заметно выделялись в толпе мужественными открытыми лицами бывшие фронтовики. Они не изменяли своим зеленым гимнастеркам, на которых красовались гвардейские значки, медали, ордена; иные по старой военной привычке все еще носили короткие усики, кое-кто опирался на костылек или стучал протезом, занося чуть вперед скрипучую ногу. С подчеркнутой скромностью сидели немолодые женщины, с завистью поглядывая на щебечущих стайками, порхающих девушек, которые быстро перезнакомились друг с другом и уже шушукались по углам. В сторонке сбились около кучерявого баяниста парни, поглядывая на девушек деланно отсутствующими, равнодушными глазами.
Чувство общей радостной приподнятости передалось и Груне, немного развеселило ее, но не надолго.
«Неужели каждый из этих людей у себя в колхозе тоже ради своей личной славы старается, как мой Родион? — подумала, она, и ей стало стыдно: настолько нелепой и дикой показалась эта мысль.
Она поискала глазами Родиона, но за цветной пестрядью девичьих косынок, платков, полушалков его не было видно.
«Пускай посидит один! — подумала она. — Может, его совесть начнет грызть, когда он хлеборобов наслушается да всего насмотрится!»
Кругом шумели люди. Машенька, не выпуская ее руки, рассказывала о своем саде, а Груню не покидало тоскливое чувство.
Его смыло сразу, когда в президиуме появились руководители района и зал забурлил одобрительным говором. Груня признала Новопашина, Ракитина, председателя райисполкома. Среди них был один незнакомый — высокий человек в темно-коричневом костюме и желтой шелковой рубашке с темным галстуком. Он стоял, тая в уголках тонких ярких губ легкую улыбку, вприщур оглядывая полный народа зал.
— Кто это такой? — наклоняясь к подруге, спросила Груня.
— Секретарь крайкома… Говорят, нынче утром на самолете прилетел!
Затрепетал в руках Новопашина блестящий колокольчик, щелкнули раз, другой откидные сиденья, кто-то прокашлялся, и в зале наступила тишина.