— Ах, я себя низко ставлю? Знаю я вас, дворянчиков! У себя в усадьбах всех крестьянок по стогам затаскаете, а в Петербург приезжаете — вам только на балах невест родовитых подавай! Ещё добродетель корчите! Угнетатели вы и есть — пользуетесь властью вашей, где она есть, так что вам и слова не скажи, никакие вы не защитники, а обидчики и оскорбители извечные!
— Я, к сожалению, тоже знаю таких господ. Но для меня честь девушки — неважно, крестьянка она, мещанка или дворянка — является неприкосновенной, покуда она сама ею дорожит.
Ярость отхлынула с лица Екатерины и она, обмякнув, опустила плечи. Смотря на Столыпина уже по-другому, с прежним интересом, она вытерла глаза от случайно набежавших слёз.
— Вас проводить? — предложил Пётр.
— Нет, благодарю. Мне недалеко…
— В таком случае — разрешите откланяться!
Он пришёл в квартиру, полный сумбурных мыслей. Ему двадцать один год и, конечно же, женское внимание и прикосновение заставляли кровь нагреваться. Это будоражило и волновало, в некоторой степени манило, и в то же время сам способ, то, где, кто и как — это отталкивало, вызывало неприятие. Зачем пользоваться возможностью, если она причинит вред другому человеку? Разговоры среди молодых людей, в которых звучали оправдания «она сама позвала», «сама хотела», «я ничего не должен — сама отдалась» Столыпина злили, он презирал этих кичливых донжуанов, снимающих с себя ответственность. Ведь девушки наивны, неопытны и эмоциональны, они, в отличие от мужчин, живут чувствами, а не разумом, они хотят любви. Зачем же брать её у них, не давая ничего взамен?
Удивляя брата, Пётр взял листок и чернила и уселся за стол. Пора бы попробовать, решиться, начать. Он вывел на бумаге: «Оля!». Посмотрел. Зачеркнул. Вывел заново: «Оленька!». Посмотрел. Поморщился. Зачеркнул. Написал: «Уважаемая Ольга Борисовна!». Посмотрел. Стиснул зубы, стукнул кулаком. Зачеркнул.
— Петя, что с тобой? — спросил Саша, оторвавшись от книги.
— Всё в порядке, — пробормотал тот под нос.
«Оля!» — написал заново. Покусал кончик пера. Продолжил: «Я люблю вас! Если бы вы могли себе представить, как безумно и сильно я вас люблю!». Но, не поставив точки, Пётр отшвырнул перо, схватил лист, скомкал его и швырнул в угол. Саша проследил за полётом бумажного комка.
— Что это было?
— Стих неудачный.
— Ты с какой поры стихи решил писать?
— Да вот сейчас решил, попробовал — не вышло, больше не стану.
Александр просто не видел, что таковых попыток уже было не одна и не две. Пётр несколько раз писал черновики письма Ольге Нейдгард, но не решался их дописывать или отправлять — выбрасывал. Все слова находил неподходящими, недостойными, не выражающими в полной мере его чувств. А если перечитывал несколько раз подряд написанное, то оно становилось до того глупым, что за каждую строчку охватывал стыд.
— Саша, — позвал Пётр брата. Подождал, когда тот отвлечётся от чтения и посмотрит на него. — Я завтра за билетом иду. На поезд.
Тот, не совсем понимая, уточнил:
— Билетом? Мы не вместе разве едем?
— Я приеду к отцу позже. Если приеду…
Саша понял и, захлопнув книгу, встал.
— Всё-таки… едешь?
— Да. Я найду Шаховского и буду с ним стреляться.
— Петя…
— Я решил. Не пытайся разубедить.
— А отцу я что скажу?
— Скажи, что задержался по некоторым делам здесь, в Петербурге. Если… если всё гладко пройдёт, так сам приеду оправдаться, а если нет — вас оповестят.
Младший брат покачал головой, но знал, что против решений старшего не сработают никакие доводы. Если тот решил — исполнит.
— Храни тебя Бог, Петя! — подошёл он к тому и обнял.
Примечания:
[1] Предтеча современной зачётки, куда проставляли оценки и отметки об оплате учёбы
[2] Слушательниц Бестужевских курсов официально называли «бестужевки», но в народе за ними закрепилось название «бестыжевки» из-за их слишком свободного образа жизни, не подобающего женщине патриархального воспитания
Глава VII
Коронационные торжества прошли с положенным им великолепием. Но Москва не была готова проститься с теперь уже по-настоящему императорской четой и их двором, отпустить их так скоро. После коронации Александр Третий с Марией Фёдоровной посетили открытие Русского Исторического Музея, ещё даже не до конца законченного, но кое-как приведённого в порядок, чтобы царствующие особы успели обозреть его во время пребывания в первопрестольной. А дальше наметилось освящение отделанного изнутри Храма Христа Спасителя, и вновь никак нельзя было уехать не дождавшись, ведь в Москву съезжались единицы оставшихся в живых ветеранов Отечественной войны 1812 года, в честь победы в которой храм и был заложен. Обсуждения всех этих мероприятий велись в шумных и весёлых комнатах фрейлин.