Он уехал в Орёл, счастливый и страдающий, ещё радостный, но уже тоскующий. Впереди было целое лето, и как жаль, что они проведут его не вместе! Но успокаивала и согревала мысль, что это последнее лето, какое проведут они раздельно. Осенью они станут супругами, соединят свои жизни, и только смерть разлучит их когда-нибудь.
Едва добравшись до дома и поздоровавшись с отцом, он присел написать письмо: «Дорогая Ольга Борисовна Столыпина! Да-да, именно так и никак иначе — привыкай, моя милая, моя ненаглядная Оленька!..». Набросав пол-листа приятных нежностей и сообщив, что хорошо доехал, он вернулся из фантазий к реальности. Навестил сестру, что была на сносях и готовилась к рождению первенца. Сходил получить отметку в отпускной билет, что прибыл по заявленному в прошении месту. Потом Саша опять начал дёргать его к каким-то знакомым — у младшего брата была удивительная способность заводить всюду литературные компании, организовывать вечера и втягивать туда Петю, которого справедливо считал умным собеседником и гордостью семьи: в точных науках тот всегда мог подробно разъяснить что-нибудь и развеять людские заблуждения, вроде того, что земля — плоская.
Петя пытался заодно и заниматься на каникулах, разбирая тот материал, что упустил в Петербурге. Когда вечером не намечалось свидание и не было перспективы увидеть Ольгу, ему спокойнее сиделось на месте. Вернулось умение концентрироваться и погружаться в чтение. Учёба напоминала, правда, что надо бы писать прошение о разрешении на брак — волнительное дело с неизвестной концовкой. Но разве когда-то боялся Петя трудностей? Он боялся только нелюбви Ольги, а уж остальное преодолевать был готов. И вот, наконец, собравшись с мыслями, в конце июня он засел за бумагу с пером.
' Его Превосходительству Г-ну Ректору С. Петербургского Университета студента IV-ого курса Физико-Математического факультета Естественного отделения Петра Столыпина
Прошение
Честь имею ходатайствовать перед Вашим Превосходительством о разрешении мне вступить в брак с дочерью Почётного Опекуна, Гофмейстера двора Его Императорского Величества, фрейлиною двора Ея Императорского Величества, девицею Ольгою Борисовной Нейдгард' [4].
На следующий день послание было отправлено, и Петя стал ждать ответа. Конечно, это должно занять несколько дней, не всё решается быстро. Лишь бы в его пользу! Но время тянулось, и он по-прежнему отвлекался занятиями и письмами к Ольге. Она тоже прислала ему весточку, отругав, что нельзя заранее называть женою и своей фамилией — ведь можно спугнуть, сглазить!
И вот, больше недели спустя, на его имя пришла депеша из Санкт-Петербургского университета. Дрожащими руками открыв её, Петя прочёл: «Студенту IV — ого курса Физико-Математического факультета Естественного отделения С. Петербургского Университета Петру Столыпину в прошении о разрешении на вступление в брак ОТКАЗАНО».
Примечания:
[1] A la carte — возможность выбирать отдельные блюда из меню, это было не во всех ресторанах, часто они работали по принципу «табльдот» — комплексного обеда, как сейчас бы сказали «бизнес-ланча»
[2] В те времена среди студентов бытовало убеждение, что занимающиеся естественными науками изучают что-то важное и реальное, полезное, настоящую науку, а учащиеся историко-филологического факультета занимаются ерундой, среди студентов-естественников слово «филолог» считалось ругательством.
[3] Упоминавшаяся выше княжна Вяземская
[4] Приводится дословно написанное рукой П. А. Столыпина прошение от 26 июня 1884 года
Глава ХХ
Предупредив только отца и брата, ничего не написав Ольге, Петя собрался и отправился в Санкт-Петербург. Это не было совершено в приступе гнева, порывом — нет, он тщательно обдумал всё и поехал. Передумал ли он отчислиться из университета, если это понадобится ради брака? Нет. Но Столыпин хотел знать, почему отказано и можно ли это исправить? Ощущая несправедливым решение, он был готов признать, что это не так, если ему предоставят объяснения.
Студенты находились в отпусках, да и преподаватели тоже — здание бывших двенадцати коллегий Петра Великого супротив природы впало в спячку летом. Столыпину удалось найти ректора дома. Извинившись за беспокойство, он испросил у него аудиенцию. Протянул подписанное рукою того решение.
— Отчего мне отказано, Иван Ефимович?
Тот, надев очки и прочтя поданное, не видя в том своей вины, сказал:
— Оснований для исключения из правил не было найдено.
— Неужели любовь — совсем не основание?
— Столыпин, в молодости все влюбляются, иногда и по несколько раз. Некоторым только кажется, что они влюблены, а иные только говорят, что влюблены, чтобы добиться чего-то. Как инспекция должна отличать одних от других? Никак! Соблюдается Устав, только и всего.
— Только и всего? У кого-то, может, жизнь из-за этого рушится!
Андреевский вздохнул. Снял очки и отложил. Вернул отказ Петру.
— Хорошо, я скажу тебе, Столыпин, вот что. Посоветовавшись с инспектором и Андреем Ивановичем, мы думали направить в министерство твоё прошение. Но, собрав мнение остальных профессоров, я узнал, что твоя успеваемость снизилась невероятно с тех пор, как ты собрался жениться. Романтические мысли не пошли тебе на пользу, а, может быть, на пользу как раз пойдёт повременить со свадьбой и хорошенько взяться за учёбу. Я, как ректор, заинтересован в подающих надежду студентах для университета, а не в том, чтобы они распылялись и хоронили свои таланты.
Повертев в руке бумагу, Петя убрал её в карман.
— Отказывая мне в браке, вы теряете студента и того вернее, ваше превосходительство, ведь я вынужден буду уйти из университета. Простите, что отнял время!
Столыпину было обидно, досадно и неприятно, но, выйдя на улицу, он стал осознавать, что, вероятно, законы не дураками писаны, и преследуют определённые цели, и да, возможно, такие рамки для студентов, правила, постановления дисциплинируют и обращают их взор к наукам, но отчего же нельзя разбираться в конкретных ситуациях? Идти навстречу искренне страждущим? Потом Пете вспомнились все те гуляки и завсегдатаи кабаков из однокурсников, которым запрет на брак никак не мешает праздно проводить время, прогуливать лекции, терять дни и ночи за неблаговидными занятиями. Неужто хуже бы было, женись они и остепенись? «Или дураки, всё же, законы пишут? — усомнился через пять минут Столыпин. — Был бы я на их месте, что бы решил? Что бы постановил?».
Андреевский по-прежнему слишком чужой для него человек, холодный. Раскрываться перед ним и жалиться на судьбу не было и в мыслях. Тут Пете вспомнился Андрей Николаевич Бекетов, с которым сложились совсем другие отношения. Бекетов вообще был известен своей терпимостью, стремлением понять, войти в положение. Он стоял у истоков создания Высших женских курсов — Бестужевских, считая, что женщины имеют право на высшее образование, и стремясь способствовать этому всеми силами. Андрей Николаевич полагал, что люди должны быть как можно свободнее в своей жизни. А разве запрет жениться — это не ущемление свобод?
Петя пошёл к нему, бывав у него прежде пару раз, на Пантелеймоновской улице[1], напротив отделения жандармов — ходил советоваться по зачётным работам и как-то просто помогал профессору доносить книги.
Столыпину открыла молодая женщина лет тридцати, в простом тёмном платье, с умными глазами, но некрасивою нижней частью лица — тяжёлой, кажущейся пустоватой из-за узких губ. Представившись, он спросил его превосходительство Бекетова. Она осведомилась, кто его спрашивает и, получив ответ, впустила гостя, уходя из прихожей вглубь и громко говоря: