Пётр вздохнул и встал из-за стола. Ему не хотелось наговаривать на людей, которых он почти не знал. Может быть, те молодые люди действительно достойные и помыслы их благородны и чисты. Однако ему всё равно не были по нраву эти собрания.
— Поздно уже, давай ложиться.
— Да, давай, — Саша поднялся. Аграфена пришла убирать посуду. — Петя, а ты… не передумал… насчёт того?
— Чего?
— Ну… Шаховского.
— Ой не упоминай этого лиходея! — перекрестилась Аграфена, тотчас распереживавшись. — Ой душегубец! Как его земля носит!..
— Нет, не передумал, — ответил поверх её причитаний старший Столыпин. — И не передумаю.
Темнеть стало совсем рано. Пока Пётр добирался до своего нового места, уже ничего не было видно. Иногда поднималась вьюга, и поездку приходилось отменять, но если он всё-таки ехал в безветренную погоду, то запасался свечой. Зажигал её, прикопанную в снег, и метился в огонёк. До Рождества оставалось меньше двух недель. В перчатках стрелять было не так удобно, а без них мёрзли руки. На всё это Пётр решительно плевал, перестав обращать внимание и на боль в руке, и на холод, и на опасность, что его всё-таки заприметят с этим странными поездками и задержат, как неблагонадёжного студента. Время поджимало. Дни бежали неумолимо. Зимние вакации замаячили на горизонте. Пётр сделал три остервенелых выстрела, и пули утонули в снегу, оставляя чёрные дыры. Стиснув зубы, он закрыл глаза и вспомнил Ольгу. Тряхнул головой. Нет, её образ размягчает его, сбивает. Он представил Ивана Шаховского, представил, как тот выстрелил в Михаила и попал. Убил его брата.
Открыв глаза, Пётр приметился к огоньку и выстрелил. Огонёк погас.
Не показалось ли? Пришлось пройти вперёд, присесть и зажечь спичку. Поднести её к погасшей свече. Фитиля и верхнего края не было — их снесло пулей. Да, это не ветер задул огонь. Это Пётр попал в свою цель. Он смог. Он научился метко стрелять. И теперь, наконец, мог вызвать на дуэль князя.
Примечание:
[1] Орест Фёдорович Миллер (1833–1889 годы жизни) — профессор истории русской литературы, преподававший в Санкт — Петербургском императорском университете до 1887 года, один из первых биографов Достоевского
Глава III
В городе было немного теплее, и оттого под ногами то и дело расползался смешанный с грязью снег. От Невского Пётр пешком дошёл до казарм Преображенского полка. В окнах кое-где горел свет. Горел он и у стоящих на карауле дежурных. Но те не знали Шаховского и отказывались пойти и поинтересоваться у кого-нибудь насчёт князя. Пришлось помёрзнуть добрую половину часа, теряя время на тщетные уговоры, пока Столыпин не догадался спросить у проходящих гвардейцев Дмитрия Нейдгарда.
Через несколько минут не состоявшийся родственник, поправляя мундир, вышел, вызванный гвардейцами.
— Петя! Какая неожиданность! В такой час ты здесь! Что привело?
— Не знаешь ли ты как мне найти Шаховского?
Дмитрий заметно насторожился, приподняв плечи, чтобы лицо плотнее спряталось за воротник от морозного воздуха.
— Зачем он тебе?
Зачем! Скрывать задуманное Пётр не собирался, но и не хотел никому говорить заранее, боясь, что что-то сорвётся, не получится, и будет выглядеть он пустобрехом, наивным юнцом, наводившим суету, но не сумевшим ничего предпринять. По молчанию, однако, Нейдгард сам обо всём догадался.
— Ты что же, не выкинул из головы ответной дуэли?
— Нет.
— Брось, Петя, Мишу не вернуть, а ты сам можешь пострадать…
— Просто скажи мне, где я могу найти Шаховского? — упрямо повторил студент.
Поняв, что его не переубедить — раз уж за три месяца не пропал пыл мщения! — Дмитрий медленно покачал головой:
— К счастью, здесь ты его не найдёшь.
— Почему?
— Я удивлён, что ты не знаешь.
— О чём? — чередой своих пытливых, нетерпеливых вопросов Пётр сам себе показался каким-то ветренным и глуповатым мальчишкой. Поэтому перестал выпаливать из себя их.
— Шаховской за дуэль сослан служить на Кавказ.
— На Кавказ⁈ — вопросительное восклицание всё-таки сорвалось. В голове всё пошло кругом: чётко составленный план лопнул, подобно мыльному пузырю. Как он мог не узнать? А откуда бы? В университете совсем другая жизнь, студенческая, не военная, никого знакомого больше из Преображенского он не имел. Отец наверняка был в курсе, но они с ним, обмениваясь письмами, не затрагивали болезненной темы: смерти Михаила. Да и Александр вряд ли интересовался дальнейшей судьбой Шаховского.
— Да, видишь, он уже наказан, — надеясь, что это утешит и утихомирит Столыпина, Дмитрий мягко улыбнулся, — получить Пятигорск вместо Санкт-Петербурга — стремительное падение!
Пятигорск. Вот он где. Сорок лет назад там же стрелялся и был убит его знаменитый родственник, троюродный брат Михаил Лермонтов. Секундантом у него был их общий двоюродный дядя, Алексей Столыпин, первый красавец Петербурга, которого ненавидел сам император Николай. Неужели судьба любит так шутить, что повторяет историю снова и снова? Расстояние не остановит! Сколько дней пути до Пятигорска? Говорят, проложенная не так давно железная дорога ходит почти до него. Нет, в одну сторону будет недели две хода, зимой-то уж точно. Он никак не успеет за рождественские вакации обернуться туда и обратно. Неужели придётся ждать до лета? Шаховской теперь уже никуда не денется, война на Кавказе давно кончена, убить его вперёд Петра никто не сумеет. Разве что человек с таким характером нарвётся на какую-нибудь дуэль раньше прибытия Столыпина.
Петру было не страшно не вернуться на учёбу вовсе, если бы его убили — мёртвые сраму не имут. А вот если выживет и пропустит несколько дней лекций — это будет стыдно и некрасиво.
— Да, стремительное, — с задержкой кивнул студент, как бы соглашаясь с Нейдгардом.
— Вот и не будем больше к этому возвращаться. Скоро Рождество Христово, давай думать о светлом. Едешь домой на праздник?
— Нет, останусь в Петербурге, позанимаюсь лучше, чем тратить время на дорогу, — но мысли всё равно подразумевали дорогу до Пятигорска, которая не укладывалась в отведённые свободные дни.
— Тогда, может, ещё увидимся! Я тоже в Москву, к родителям, не еду.
— А Ольга Борисовна?
Дмитрий сдержал понимающую улыбку, чтобы не смутить брата покойного товарища.
— Она, конечно же, тоже остаётся здесь. Во дворце по поводу рождественских торжеств уйма дел, кто отпустит фрейлину? Да и она сама, думаю, предпочтёт остаться при дворе, чем ехать в московскую скуку.
— Я… мог бы поздравить её как-то с Рождеством? — ухватился Пётр за весьма зыбкий повод. Надуманный, притянутый. Сам это почувствовал, но отступать и не думал.
— Мог бы, почему нет?
— Дело в том, что… я не знаю, где и когда могу её встретить. Ко двору просто так не попадёшь.
Нейдгард подумал с минуту, пока вдруг не вспомнил:
— А! Завтра они должны ехать из Аничкова в Зимний…
— В котором часу?
— Что-то около пяти или шести пополудни[1]. Прости, точного времени не знаю.
— Ничего, я подожду.
— Хочешь, я могу передать ей письмо с поздравлениями? — предложил участливо Дмитрий.
— Я подожду, — повторил Столыпин.
— Ну, как знаешь!
Они простились, и Пётр поспешил обратно к Невскому, чтобы успеть на какую-нибудь из последних конок[2] до Васильевского острова. Отсутствие Шаховского и испорченные планы на дуэль скрасились ожиданием завтрашнего дня, когда он мог увидеть ту, что не видел с самых похорон брата, его невесту. Нет, если он будет продолжать думать о ней, как о невесте Михаила, то не сможет перешагнуть черту, за которой мечты воплощались в реальность. Ольга Борисовна больше ничья не невеста. Она свободна в своём дальнейшем выборе. «Это-то и пугает» — подумалось Петру, ведь выбрать она в таком случае была вольна кого угодно. Кого-нибудь более знатного, богатого, смелого.