Теперь специальный абзац для гостей нашего хозяйства. На территории КФХ «Изых» всякий случайный путник — брат нам. Ровно до границы наших владений — брат. А за границей — брат одного из наших южных, северных, восточных или западных соседей. Словом, кому-нибудь — да будет братом! Не обольщайтесь — пока что только двоюродным. В общем, ещё слабовато в Хакасии в плане степного братства, ведь у нас всё только началось после развала 90-ых, даже пограничные столбы фермерских хозяйств ещё не пустили корни, не зазеленели листвой. Вот в соседней с нами Тыве степные традиции гораздо древнее, и оттого — человеколюбивее и строже. Один из моих товарищей был в тувинских степях по делам, и вот что он рассказал:
— Сидим, значит, обедаем. Вижу, скачет по полю всадник. Подъехал к нашему костру, молча сел, молча наложил себе баранины из казана, молча поел, молча попил чаю, молча покурил, стрельнул парочку сигарет, вскочил на коня и был таков. Кто такой? — спрашиваю у тувинцев.
— Человек какой-то, — отвечают.
— Вы это сейчас серьёзно? — спрашиваю.
— А что не человек разве? — дивятся.
Вот такая показательная история об отсутствии праздного любопытства. А теперь — к легенде!
1
Тпру-у-у — разогнался! Подождёт легенда. Надо сначала ввести читателя в местность, степь описать; так все маститые литераторы делают. А я хочу быть маститым. И чтоб масть была вороная, как у нашего жеребца Цезаря. Он авторитет по праву: сам беспрестанно ржёт, а табуну не до смеха.
Прямо не знаю, что и делать. По идее сейчас надо щедрой рукой швырнуть на страницу россыпь степных красот, распространиться на пяти с половиной листах о бескрайности пространств и уникальных каменных стелах на пупках курганов. Так вот это не ко мне, читатель. Это тебе надо идти к местным поэтам, приезжающим в степь в качестве гостей. Для них она и красивая, и бескрайняя, и широкая, и какая там ещё. Для меня же и моих товарищей степь — это трава да трава. Вон там — добрая. Там — средняя. Там — никудышная. Там — выбитая скотом. Там — под покосы пойдёт. Там — веники одни. Там — болотиной отдаёт, овца забракует. И много ещё разных «там» с массой информационных, хвалебных и уничижительных оттенков.
Какая уж там степная красота — не знаю даже. Накладывали мы как-то с хакасом Лёхой Боргояковым сено на телегу. Весной дело было. За зиму сено в зароде сильно спрессовалось, выдёргивали его на волю клочками, буквально по волосинке, если сравнить зарод с человеческой шевелюрой. Когда на телеге образовалась приличная копна, над нами журавлиный клин показался. Мы на минуту оторвались от работы и подняли глаза к небу.
— Красиво, — подмигнул Лёха с воза, чтобы угодить мне, потому что в его понятии для городского человека да ещё писателя клин в небе — это красиво.
— Ага, — ответил я, чтобы не разочаровать Лёху, хотя после чистки загонов и загрузки сена никакой красоты в клине не видел.
— Шестнадцать их, — произнёс Лёха. — Три пятёрки и один на остатке, — ещё раз пересчитал он журавлей для верности, как пересчитывал овец в расколе.
— Да какая разница, — сказал я. — Количество для красоты неважно.
— Как это неважно? — не согласился Лёха. — В прошлом году двадцать одна голова в клине была, сейчас — шестнадцать. Убыло же, уже не так красиво.
— Может, это вообще другой клин, — заметил я. — Чё клиньев на свете мало?
— Ни фига, это прошлогодний клин, — упёрся Лёха. — Просто вашенские шмаляют по журавлям почём зря.
— Типа, вашенские не шмаляют, — вступился я за городских.
— Нашенские — по зайцам да по лисам, сено накидывай давай, — зло произнёс Лёха, и я понял, что беседа окончена.
Разговоры людей, живущих и работающих в степи, как правило, носят прикладной характер. Однако как много могли бы почерпнуть для себя поэты, любящие степь в отдалении, если бы послушали препирательства бывалых чабанов о том, где надо пасти скот. Перо рафинированных рифмоплётов онемело бы от живости и сочности языка пастырей, от обилия тех художественных средств, которые идут в ход, когда, например, Лёнчик доказывает Петрухе, что пастьба за Бездонкой — скоту на погибель, курам на смех и хозяину на фиг. И даже запестрят в воздухе «калории», «продуктивности», «белково-углеводные балансы» — пусть и не к месту употреблённые, но такие вкусные, что хоть со сметаной макай. Если перед спором мужики выпьют, то можно не только записывать за ними, но и снимать их. Бурьян в двухстах метрах от Волчьей пади очень бы удивился, если бы узнал, что он что-то вроде прекрасной дамы, из-за которой Лёнчик разодрался с Петрухой.