Катя прижала ко рту ладонь, чтобы не закричать, и зажмурила глаза, позволяя себе плакать. Теперь уже можно. Но просто слёз ей было мало, её хрупкие плечи начали содрогаться от рыданий. Ей было всё равно, что её увидит кто-то из персонала, что Вадим может её увидеть. У нее не было сил чтобы дойти до туалета и спокойно порыдать там, где-нибудь в уголочке на грязном полу кабинки.
Крохотная надежда ещё теплилась в осколках её искалеченной души, что Великан за ней вернётся, возьмёт её на руки и унесёт отсюда. Куда угодно, лишь бы прижаться головой к его плечу и обнять шею руками. Ей не нужны были никакие оправдания сказанных им слов, они оставят их здесь и уйдут вместе.
Великан не вернулся.
Через десять минут она спокойно подняла голову, вытерла слезы и вышла навстречу новому дню. Дальше без него.
Без того, кому она так и не сказала, что любит. Просто любовь у неё отбитая на всю голову, как и она сама.
Вадим ни разу не спрашивал её о том, хочет ли она семью и детей, и она была ему благодарна. Что она скажет? Про своё маленькое кладбище нерождённых детей? Она должна была сразу ему сказать, в самом начале про ее отношение к деторождению. Вот только что именно? Что она до ужаса боится забеременеть снова? И при этом ровно до такого же ужаса хочет взять на руки своего малыша. Она запуталась. В себе, а потом в нём. Не спрашивала и она его. Ей казалось, он не хотел. Иногда она представляла, какой будет их жизнь через десять лет.
Она уже будет сорокалетней тёткой, которая не сможет рожать не потому, что не хочет или боится пробовать, а потому что уже не может забеременеть. Выезжать на бешеной страсти, которая была в их постели, не получится. Она постареет, померкнет, как женщина. Их ничего не будет связывать, кроме бизнеса и общих воспоминаний, которые легко заменить новыми. Новой женщиной, молодой и красивой, рядом с которой он сам захочет помолодеть и, наконец, стать отцом. Вот таким она видела их будущее. Жить одним счастливым днём и счастливой ночью с ним в моменте было куда приятнее.
Но в глубине души, она иногда позволяла себе помечтать. Каково это? Быть его женой и матерью их детей, растить с ним внуков?
После таких мечтаний было слишком больно возвращаться в реальность.
Если бы Катю попросили описать главную черту, которая объединяла бы всех её бывших мужчин это была бы жёсткость, будто у каждого внутри из них был несгибаемый стержень, который держал их по жизни и не давал упасть. Она тянулась к ним своим женским естеством и прижималась всем телом в попытках смягчить эту жесткость собой.
Её к таким неотвратимо тянуло. Все эти холодные с виду и суровые мужчины всегда отвечали ей взаимностью, будто отдавая ей всё своё тепло в ответ, которое хранили в себе для кого-то особенного. С ними она чувствовала себя именно такой — особенной для них. Она не ставила своей целью согнуть этот стальной стержень и пригнуть к своим коленям, ей лишь хотелось дать своим любимым мужчинам то, чего у них никогда не было — человека, который принимает их такими какие они есть. Чтобы и ей досталось немного такого же понимания.
От Вадима она получила ещё и порцию жестокости. Понимал ли он, в тот момент, когда у них было свидание, что бросить её после него это жестоко? Наверное, понимал, потому и сделал.
Два одеяла накрывали её дрожащее тело, а она никак не могла согреться. Катя вылезла из своего кокона и взяла в холодные руки чашку с тумбочки, сделала глоток горячего чая, но лишь обожгла горло. Она только и делала всю свою жизнь, что обжигалась сама и обжигала других.
Так она и пролежала с открытыми глазами до самого утра, боялась уснуть, боялась, что мозг забудет, что спасительный руки Великана рядом нет. Катя будет её искать и не находить. Единственное, что удерживало её от падения вниз был он. А теперь Катя стала просто проблемой, бывшей проблемой.
Она в свои почти тридцать два года так и осталось проблемным ребёнком, которому жизненно важен был бородатый нянь рядом.
Утром она оценила чёрный юмор Великана по достоинству, увидев какое сегодня число — он бросил её третьего сентября.
Отбитая каталась по кровати в приступе хохота, пока Михаил Шуфутинский из динамика телефона разжигал костры рябин в её спальне своим хрипловатым голосом. Теперь у неё на эту песню точно будет аллергия, а Великана она не забудет даже в глубокой деменции. Ассоциативная память точно сработает.
Катерина долго смотрела в своё отражение в зеркале. Брошенная вчера женщина выглядела совсем плохо снаружи и ещё хуже внутри. Чёрная дыра депрессии, в которую её начало засасывать уже давно, будто вот-вот должна была прорваться наружу и начать засасывать в неё остальных. Вадим избежал своей участи, даже уехал подальше, будто чувствовал. Теперь можно не делать вид, что всё хорошо. Жизнь в чёрном цвете теперь стиль жизни.