Анжело проглотил таблетку и сказал укоризненно:
– Давай, она тебя не убьет. Все известные человеческие культуры использовали то или иное…
Я притворился, будто закидываю таблетку в рот, а на самом деле оставил ее в ладони. К чертям все известные человеческие культуры. На мгновение я устыдился своего обмана, но отнекиваться не было сил. И потом, я ведь из лучших побуждений. Легко представить, как Джина говорит брату: «Дай ему Д, не то он будет отмалчиваться». Она послала Анжело в надежде, что я выговорюсь, поплачусь ему в жилетку и таким образом вылечусь. Очень трогательно с их стороны, и в благодарность я могу хотя бы частично избавить Анжело от необходимости лгать, убеждая Джину в успехе ее затеи.
Глаза у Анжело немного заблестели: таблетка заблокировала часть нервных путей в его мозгу. Мне подумалось, что Джеймс Рурк мог бы добавить к своему списку Ч-слов третье: честность. Фрейд удружил западной цивилизации нелепой уверенностью, будто самые случайные оговорки – самые правдивые, что обдумывание не добавляет ничего, а эго только цензурирует и лжет. Исходил он больше из соображений собственного удобства: сперва нашел область сознания, которую проще всего обойти всякими фокусами вроде свободных ассоциаций, а потом объявил остальные «честными».
Однако теперь, когда мои слова санкционированы химией и будут восприняты всерьез, можно переходить к делу.
– Слушай, скажи Джине: я оклемаюсь. Мне жаль, что я ее обидел. Знаю, я – эгоист. Постараюсь исправиться. Я по-прежнему ее люблю… хотя понимаю, что все кончено.
Я попытался придумать что-нибудь еще, но это было все, что ей следовало услышать.
Анжело важно кивнул, как будто я сказал что-то новое и глубокомысленное.
– Никогда не понимал, почему у тебя не складывается личная жизнь. Думал, тебе просто не везет. Но твоя правда: ты – паршивый эгоист, только свою работу и любишь.
– Все верно.
– И что будешь делать? Найдешь другую работу?
– Нет. Буду жить один.
Он скривился.
– Но это еще хуже. Эгоизм в квадрате.
Я рассмеялся.
– Вот как? Почему же?
– Потому что даже не пытаешься!
– Зачем пытаться за счет других? Может, я устал делать людям больно и решил больше к этому не возвращаться?
Такая простая мысль поставила его в тупик. Он поздно начал принимать Д; видимо, таблетки действуют на него сильнее, чем на тех, кто еще в юности притупил восприимчивость.
Я сказал:
– Я честно думал, что могу сделать другого человека счастливым. И себя тоже. Но после шести попыток можно считать доказанным, что это не так. Вот я и принес клятву Гиппократа: не навреди. Что тут дурного?
Анжело взглянул с сомнением:
– Не поверю, что ты заживешь монахом.
– Выбери что-нибудь одно. То я у тебя эгоист, то аскет. Надеюсь, ты не сомневаешься в моих умелых руках.
– Не сомневаюсь, но сексуальные фантазии плохи одним: после них еще больше хочется настоящего.
Я пожал плечами:
– Стану мозговым асексуалом.
– Очень смешно.
– Да, всегда есть последний выход.
Меня уже мутило от идиотского ритуала, но, если выставить Анжело слишком рано, есть опасность, что Джина не испытает полного катарсиса. Дело не в подробностях, их ему разрешат оставить при себе, главное, чтобы он, не краснея, доложил, что мы изливали друг другу душу до первых петухов.
Я напомнил:
– Ты всегда утверждал, что не женишься. Моногамия для слабых. Случайные связи честнее и лучше для обеих сторон…
Анжело хохотнул, потом стиснул зубы.
– Я говорил это в девятнадцать. Что бы ты сказал, если б я откопал несколько твоих замечательных фильмов того же периода?
– Если у тебя есть копии, назови цену.
Трудно поверить, но я потратил четыре года жизни – и тысячи долларов от разнообразных приработков – на пяток бесконечно претенциозных экспериментальных драм. Моя подводная буто-версия «В ожидании Годо» – вероятно, жутчайшее порождение эпохи цифрового видео.
Анжело задумчиво смотрел в ковер.
– Я действительно так думал. Всегда. Сама мысль о семье… – Он поежился, – Мне казалось, это все равно, что похоронить себя заживо. Я думал, хуже не бывает.
– Значит, ты повзрослел. Поздравляю.
Он рассердился.
– Нечего зубоскалить.
– Извини.
Он явно не шутил. Я задел больное место.