Альберт не ответил, только выпучил глаза. Значит, тренер говорил серьёзно? Его умение или неумение надевать и зашнуровывать коньки на что-то повлияет? Его исключат из школы? И, вообще, что плохого в том, что родители им помогают? Дурацкое правило! Альберт немного разозлился: неужели будет единственным, кто не сможет зашнуровать себе коньки? Несправедливое правило! И почему дали только месяц?!
Альберт шёл по коридору, ведущему на лёд, в смешанных чувствах: сердиться на себя, что так и не выучился справляться с коньками, или на тренера, который придумал это дурацкое правило? Много чувств, но среди них не было отчаяния. Пока.
Родители рассыпались вдоль овала ледовой арены, кто-то уселся на первых рядах сидений, кто-то стоял вплотную к плексигласу и наблюдал оттуда.
Хоккеисты, держа в руках коньки, сели на скамье и стали ждать команды тренера.
- Свисток - надеваем коньки, второй свисток - на скамье не должно остаться никого. Ясно? - тренер поднёс свисток к губам и… дунул!
Что тут началось! Возбуждение соперничества, подглядывания друг за другом - как там надо начинать?, - вскрики и тычки локтями «не мешай», пыхтение, и вот первый вышел на лёд. За ним второй, третий. Дети высыпали на лёд со вздохами облегчения - успел - и в коньках с разной степенью правильности зашнуровки. Кто-то руководствовался «главное, что коньки не слетают», кто-то зашнуровался почти идеально. На скамейке борьбу с коньками вели еще несколько хоккеистов. Среди них был Альберт.
Альберт оттягивал язык конька, путался, в какую дырочку протащить шнурок, боролся с узлами, обматывал шнурки вокруг лодыжки и засовывал их внутрь. И вот отчаяние стало закрадывается в его душу. Краем глаза Альберт видел, как встаёт и пулей бежит на лёд его сосед, потом еще один. Если бы он мог заплакать - непременно бы разрыдался в три ручья, но перед тренером, отцом, командой и кучей зрителей сделать это - то же самое, что встать и громко объявить: «Я проиграл». Альберт слышит, как тренер называет его по имени и, кажется, говорит что-то вроде «ты последний».
Кое-как сделав узел, с болтающейся лодыжкой, удушаемый чувством отчаяния, Альберт вскакивает и несётся к бортику, ставит ногу на лёд и… поскальзывается. Летит.
Вдруг всё замедлилось. В полёте Альберт увидел лицо тренера, хмурое, и его взгляд, направленный на ноги мальчика, увидел лица остальных игроков - у кого-то удивлённое, кто-то вот-вот засмеётся, услышал охи со зрительских сидений за спиной и затылком почувствовал сосредоточенный взгляд отца.
Следующее, что он почувствовал, это твердый и холодный лёд. Альберт упал плашмя, растопырив руки. Пока его тело, движимое энергией падения, катилось по льду, его щека протирала колючий лед. Наконец, он остановился. В ту же секунду подъехал тренер и, схватив мальчика под мышки, поставил на ноги. Они болтались в плохо зафиксированных коньках.
- Перевяжи. - сказал тренер, указав на скамейку. Потом дунул в свисток и показал остальным построиться вдоль борта - началась тренировка.
Альберт поплёлся на скамейку перевязывать шнурки, и так как делать это не умел, то просидел там всю тренировку. Горькое, противное отчаяние. Альберт покрылся им с головы до пят. Тренер ни разу не взглянул на него и не помог. Отчаяние. Остальные ребята похихикивали, проезжая мимо скамьи. Отчаяние.
Домой ехали в молчании. Папа не сердился, спросил только, не больно ли он ушибся и удивлялся, что Альберт так и не смог зашнуроваться.
Конец