Интеллект.
Единичка. А эффект — как будто по голове прошлись тупой монтировкой, а потом вкатили в мозг ледяную иглу. Глаза дернулись. В голове кто-то резко включил радио — сразу на десяти станциях. Мысли нахлынули разом, перекрывая друг друга. Всякие… ненужные. Старые формулы. Цены на газ в Аргентине. Обрывки чужих голосов. Мозг будто рвало на части от перегруза. Я выдохнул резко. Давление схлынуло. Мысли рассосались, но теперь внутри них что-то трещало, как гудящий трансформатор.
И вот — магия.
Шесть очков.
Это была не боль. Это было перерождение.
Меня зажгло изнутри. Прямо. Буквально. Как будто кто-то поджёг кровь. Я застонал, но без звука — голос пропал. Тело выгнулось. Пальцы вцепились в ткань спальника так, что костяшки хрустнули. Мир померк. Осталось только пульсирующее свечение, рвущееся из груди, из глаз, из ногтей.
Система заливала в меня силу — нечеловеческую, неестественную, чужую.
Старая плоть отбивалась, как могла.
А я просто лежал и горел.
Пульсирующий, багровый свет внутри меня и он горел. Он плыл по венам, по энергетическим каналам, вспыхивая в суставах, скапливаясь в позвоночнике. И я понял — это мой цвет магии. Тёмный, вязкий, как истина, которую никто не просил.
Я рухнул обратно. Выжатый. Обожжённый. Глаза слезились от внутреннего жара. Сердце билось уже не моё — какое-то чужое, машинное, ритмичное. В ушах — гул.
Система молчала. Но я чувствовал, как мир изменился. Я изменился.
Положил руку на целительный став и прошептал:
- Активировать.
Целительный рунический став активирован. Время действия 6 часов.
Сразу даже немного полегчало. Интересно, я могу свои остальные ставы использовать? Очень надеюсь.
Ладно, теперь спать.
***
Утро было тяжелым. Не от недосыпа — от осознания, что день предстоит хуже, чем ночь. Открыл глаза, медленно приподнялся. Спальник шуршал подо мной, тело гудело. Став уде закончил работу.
Франческо сопел на своей кровати. Девчонки — на кровати в другой комнате. Алессандро валялся в гостиной на диване, закинув руку за голову. Все живы.
Я сел. Потянулся. Потрескивающие кости дали знать: тело работает. Значит, можно идти дальше.
Протянул руку к внутреннему карману куртки, достал карту пространственного хранилища и сосредоточился на мысли:
Достать пожарный топор.
Из карты вылезла серая дымка. Она закрутилась, потянулась к руке и с плотным звуком сформировала топор. Всё ещё тяжёлый, сбалансированный, с остатками крови на обухе и лезвии. Я положил его рядом.
Вторая мысль — чётче, с направлением.
Достал ещё одну карту.
Оружейная карта. Ранг G. Простой нож.
- Изъять.
Опять — дымка. Тоньше. Быстрее. На ладонь легла рукоять простого ножа. Достаточно острый. Чистый. Без украшений. Рабочий инструмент для добивания.
— Этим и порежешь мир, Франческо, — пробормотал я.
Разбудил его лёгким ударом ногой по матрасу.
— Подъём. Время убивать.
Он открыл глаза, резко сел, сразу словил топор.
— Уже?
— Уже. Пора и тебе стать частью всего этого дерьма.
Он молча натянул куртку. Умываться никто не собирался. Вонь за окном перебивала любые личные гигиены.
На кухне быстро закинули в себя остатки ужина. Консервы, сухари, вода. Ни слов, ни лишних взглядов. Всё было понятно и так.
Алессандро мельком глянул на нас, когда мы проходили мимо него.
— Вернётесь — расскажете, — буркнул он и перевернулся на другой бок.
— Если вернёмся, — отозвался я.
София ничего не сказала. Только посмотрела. Как-то по-взрослому. Не страшно — тяжело. Как мать на сына, что уходит на войну.
Я кивнул. Франческо — за мной. Дверь. Скрип. Свежий воздух. Точнее — гниль, пепел, смерть. Но он казался свежим по сравнению с тем, что дышалось внутри.
— Готов?
— Не знаю, — ответил он. — Но пошли.
Улицы были мёртвы.
Точнее — они были после. То, что осталось от жизни: кровь, обглоданные кости, опрокинутые баки, выбитые витрины. Машины с вдавленными крышами, с растекшимся маслом, с пробитыми колёсами. Где-то на балконе болтался труп — застрявший, без ног. Под ним — густая лужа, впитавшаяся в пыль.
Третий день апокалипсиса. Гниль уже въелась в город. Пахло внутренностями и старым жиром.
Мы шли вдоль стен. Медленно. Франческо сжимал топор. Я — меч и клинок. Всё было слишком тихо.