– Смотря кого туда занесёт вместе со мной.
Он кивнул.
– Тогда выздоравливайте. Приказов больше нет.
Он развернулся и ушёл, не прощаясь. Врачи потянулись следом.
Я остался один.
Боль снова возвращалась, но уже привычно. Я прикрыл глаза. Где-то глубоко внутри вспыхнул слабый пульс – не системы. Моего собственного стержня. Он ещё держал.
И это значило – я всё ещё в игре.
Я остался один.
Пару минут просто лежал, слушая, как гудит в висках. В ушах то звенело, то затихало. Сердце било ровно. Без рывков. Щупальца под кожей спали. В теле — пусто, как после ожога. Но уже не болело. Просто ныло.
Пошевелился. Сел. Тело отозвалось с протестом, но подчинилось. Пальцы соскользнули с края койки. Голые ступни коснулись холодного пола. Взял халат с вешалки, накинул. Ткани будто не было — всё тело горело, как после долгого пара. Но уже не ломило.
Пошёл медленно, в обход капельницы. За дверью — тусклый коридор. Душевая была рядом. Простая. Облицованная плиткой. Белый кафель. Металлический кран. Пластиковое зеркало. Всё как в любой херово финансируемой больнице.
Открыл воду. Ждал, пока прогреется. Потом сбросил халат и встал под струю.
Горячее обожгло плечи, скатилось по позвоночнику, животу, бёдрам. Пот стекал с лица вместе с остатками крови и пыли. Я смотрел в стену. Долго. Просто дышал. Очищал голову.
Потом обернулся к зеркалу.
На меня смотрел незнакомый человек.
Кожа — не загар, не синева, а равномерно пепельная. Шрамы – не просто следы, а карта выживания. Сотни. Разной глубины. Рубцы вдоль рёбер, как следы от взрывов. Кольцевые в районе суставов — следы от регенерации, где кость разрывалась наружу. Один — рваный, с краю шеи, как будто меня пытались перерезать насквозь. Не получилось.
Но главное — тату.
Руны. Прямо на коже. Старые, чёрные, выцветшие, местами искажённые. Одни — поверх шрамов, другие — разорваны ими. Символы, что раньше пульсировали светом, теперь были мертвы. Деактивированы. Повреждены.
Я провёл пальцами по груди. Центровая печать — сбита. Две линии под ключицами — надрезаны. Сигилы вдоль позвоночника — расплылись. Отдельные руны отвалились вместе с кожей, когда меня зашивало.
Теперь моё тело было не в шрамах между татуировками. А наоборот. Остались только куски рунической структуры между шрамами. Целых участков, без шрамов на теле почти не осталось. Руки, кисти, пальцы, ноги, лицо, грудь, спина, бока... абсолютно все в шрамах.
– Чёрт... – выдохнул я.
Если их не восстановить — большая часть ставов просто не сработает. Усилители, стабилизаторы, связки.
Нужен мастер. Не просто «набить». Это магическая архитектура. Тут нужен тот, кто умеет вплетать смысл в плоть.
– Придётся трясти военных… – пробормотал я. – Пусть ищут рунолога умеющего бить тату.
Я провёл ладонью по ребру. Почувствовал, как одна из линий на коже вспыхнула на секунду и тут же угасла. Без контура — не активна. Без швов — не держится.
– Ну что ж… значит, шьем заново, – сказал я отражению и закрыл воду.
Вышел, промокнул лицо. Натянул чистую рубашку из шкафа, которую оставили рядом. Спина саднила, будто кто-то там вгрызся в кость и теперь покашливает.
– Придётся снова собирать себя по частям.
Я посмотрел в зеркало ещё раз.
И впервые подумал, что не знаю, кто теперь на меня смотрит на меня из отражения.
Минут через двадцать после душа в палату вернулись. Без слов. Один из младших санитаров закатил тележку. На ней — одежда, в которой я был, два меча, обмотанных тканью, и пара моих кинжалов. Всё покрыто засохшей кровью и пылью. Даже не чистили.
– Командование приказало передать, – сказал парень. – То, что на вас было. Остальное не нашли.
– И не найдут, – буркнул я себе под нос. Пространственные карты никто просто так не найдет.
Парень ушёл. Я остался в палате. Один. Вновь.
Сел на кровать. Осмотрел вещи. Мечи — на месте. Баланс не сбит. Кинжалы тоже. Всё при мне.
Я достал нож артефактора. Тот самый, что выточил несколько дней назад из бивня чёрного кабана. Долго вытачивал. Старательно. Он стал как продолжение руки. Рабочий. Не идеальный, но свой.
Достал из пространственной карты сверток. Внутри — кость инициатора. Трофей, который я берег с начала прихода. Таких уже не найти. Были только в первые три дня. И всё. Исчезли. Умерли. Или ушли.
Я развернул ткань. Кость была холодной. Тяжёлой. Пульсирующей. Как будто всё ещё жила. Внутри — сырой импульс чего-то старого. Дикого. Вязкого.