— Стой. Куда собрался? — сказал по-итальянски. Быстро, резко. Я понял не всё, но суть уловил.
— Мне нужно поговорить. С вашим командиром, — ответил по-английски.
Он щурился. Перешёл на ломаный английский:
— Ты кто?
— Тот, кто хочет забрать девушку.
Он нахмурился. Уже хотел что-то сказать, но сверху подошёл второй. Поглядел внимательнее.
— Ты говоришь по-английски? — спросил он.
— Да. Итальянский плохо знаю. Лучше так, — кивнул я.
Он помолчал, потом кивнул охране:
— Жди здесь. Я спрошу.
Поднялся на помост. Подошёл к церковнику. Тот стоял с книгой, смотрел на столб, где девчонка — худая, избитая, почти без одежды — всё ещё стояла привязанная. Потом — на меня. Молча. Измерил.
Кивнул.
Спустя минуту охранник вернулся:
— Поднимайся. Только без фокусов.
Я кивнул. Прошёл мимо него. Поднялся. Дым тянул на юг. Пахло гарью и мясом.
Церковник ждал. Не здоровался. Сразу по делу:
— Говори. — По-английски. Голос сухой.
— Я пришёл за ней. Хочу её забрать. — Сказал я, тоже по-английски.
Он не удивился.
— Стигма подтверждена. Источник нестабилен. Тьма. Решение принято.
— Я предлагаю обмен. Две карты. Настоящие. Оружие ближнего боя. На выбор. Один F, один E. Без ловушек.
Он молчал. Смотрел на меня. Потом — на неё. Она стояла, еле держась. Кровь стекала по щиколоткам. Плечо обожжено. Шея в порезах от проволоки.
— Мы не торгуем душами.
— Но сжигаете их.
Он чуть качнул головой.
— Мы защищаем город. Это очищение.
— Она никого не убивала.
— Это не доказано.
— И не опровергнуто. Значит, она не виновна. Дайте мне её. Я выведу. Больше не увидите.
Он смотрел на меня ещё секунд десять.
По спине пробежал холодок.
Потом выпучил глаза. Сделал шаг назад.
– Нет. – Наконец ответил он. – Твоя душа тоже темна. Черна как ночь!
Черт. Справку запросил. Узнал уровень. Блядь!
Охрана дернулась со стороны. Он остановил их жестом руки. Сказал им что-то быстро на итальянском.
– Ты можешь покаяться. Бог всё простит. Очисти свою душу...
– Нет. Мне нужна только она. Я готов заплатить и больше. Просто назови цену.
Он покачал головой. Медленно. Почти с жалостью.
— Деньги не очистят тьму. И карты — тоже. Это только маска. Внутри — гниль.
Я молчал.
— Я вижу твой уровень. Я вижу, что ты несёшь. Ты пролил слишком много крови. Система не врёт.
— Я выжил. Это всё, что она показывает.
— Нет. — Он шагнул ближе. Лицо было бледным. Глаза — яркие. — Она показывает вес души. Твоя — тяжела. Пропитана убийством.
— Это моя проблема.
— Это наша проблема. Ты принесёшь заразу. Как и она. Ты принес Ад сюда.
Я не ответил.
Он вздохнул. Смотрел на меня, как священник на грешника в исповедальне.
— Я не хочу убивать тебя. Но если ты сейчас отступишь — ты спасёшь её. И, может быть, себя. Покаяться — ещё не поздно. Всё прощается, если искренне.
— Нет.
— Почему?
— Потому что мне плевать на прощение.
Он замолчал. Пальцы сжались на корешке книги. Плечи напряглись.
— Ты думаешь, что выживешь в этом мире один? Без веры? Без очищения? Без общины?
— Я выжил под землёй. Один. Несколько дней. Среди тварей, которые не читают ваши проповеди.
— Ты будешь следующей тварью, если не отступишь.
Я усмехнулся.
— Не сегодня.
Он посмотрел на охрану. Помолчал.
— И всё же… ты можешь спасти её не через торг. А через искупление. Очисти себя. Прими благословение. Мы спишем долг. И ты уйдёшь с ней. Оба — чистыми.
— Очистите лучше улицы. Там трупы.
— Твоя душа хуже.
Со стороны толпы была тишина. Сейчас начался гул. Кто-то спереди слышал разговор. И слова пошли по рядам. Люди начали орать, что я тоже темный. Что мне надо очиститься. Я сделал пару шагов по помосту в сторону толпы.
Весь в крови, грязи, лицо уставшее. В шрамах, но с решительными глазами.
Все стихли. Замолчали абсолютно все. Я обвел взглядом толпу и заговорил:
– Бессмысленно меня вам убеждать. Я ваши не приму заветы. Наверное, легко вам убивать. Привычно прикрываясь делом света. – Сделал паузу, набрал воздуха и продолжил. – Движением привычным топора. Отродье тьмы убито по закону. Ликует восхищенная толпа. Угодно то и господу и трону. – Всмотрелся в лица. – Мальчишке, что на площади сожжён – минуло лишь недавно восемнадцать. А вся вина, что темным был рождён. За это должен с жизнью он расстаться?
Опять замолчал. Никто не перебивал. Все смотрели и слушали.