Она не ответила. Ответ и не требовался.
Я завел машину и мы поехали дальше молча. Каждый думал о своём.
Отель был в центре. Чистый фасад. Целое остекление. Старое здание, но недавно укреплённое. Камеры. Один охранник на входе. Никаких надписей, только цифра — 2 — у двери.
Я остановился. Заглушил двигатель. Помолчал.
— Если утром не вернусь — не ищи.
— Пошёл ты, — коротко.
Я кивнул. И вышел из машины. Лаура следом.
Холл был пустой. Только охранник у входа — в чёрной форме, с автоматом на груди. Он не спросил ничего, просто махнул к стойке регистрации.
За ней — девушка. Молодая, но с мешками под глазами. На груди бейдж с размазанной надписью. Наверное, «Анна». Или «Анн…». Она посмотрела на нас уставшими глазами, забила код на терминале, сверила данные.
Протянула ключ-карту.
— Номер 206. Второй этаж. Всё готово.
— Спасибо, — сказал я, взял карточку.
Она ничего не ответила. Просто опустила глаза и начала печатать что-то новое.
Лифт не работал. Поднимались по лестнице. Слов не было. Только гул шагов и скрежет металла под подошвами.
Дверь 206 — на торце коридора. Я вставил карту, замок щёлкнул.
Открыл.
Внутри — чисто. Окно с плотными шторами. Один стол. Пара тумб. И большая двуспальная кровать по центру.
Я остановился.
— Видимо, решили, что мы пара, — сказал я.
Лаура молча зашла внутрь, поставила рюкзак в угол.
Я всё ещё стоял в проходе.
— Сейчас пойду вниз, — сказал я. — Поменяю. Не дело.
Она обернулась. Устало, как и всё сегодня.
— Не надо. Кровать большая. Поместимся.
Помолчала.
— Тут всем плохо. Не время из-за такого кипиш поднимать.
Я закрыл дверь.
Снял разгрузку, повесил на спинку стула. Вытащил пистолет, положил под подушку.
Потом достал карту — ту самую, с адресом штаба. Повесил на гвоздь у двери. Чтобы не забыть. Чтобы не проспать.
Лаура скинула куртку. Осталась в футболке и брюках. Села на край кровати. Провела ладонью по простыням.
— Чистое бельё, — пробормотала. — Значит, кто-то здесь работает. Стирает. Меняет. Убирает.
Я присел рядом. Не слишком близко. Просто чтобы не стоять.
— Город на последнем издыхании. Но пока жив.
Она не ответила.
Я лёг, повернувшись к потолку. Пружины не скрипели. Всё было новое. Или хорошо спрятанное старое.
Через пару минут — тишина. Только редкие звуки с улицы — машина, кто-то идёт, далёкий лай. Всё заглушалось стенами.
Лаура молча поднялась. Прошла в ванную, дверь закрылась негромко, почти беззвучно. Через минуту — шум воды. Душ. Ровный, постоянный, будто глушил мысли. Я остался лежать, не двигаясь. Только глаза уставились в потолок — будто там мог быть ответ.
Пахло хлоркой. От пола, от простыней, от всего. Гигиена как попытка сохранить нормальность. Или иллюзию её.
Душ отключился. Шаги. Снова тишина. Потом щелчок — дверь открылась.
Она вышла босая, с полотенцем на плечах. Волосы мокрые, глаза усталые, но ясные. Тихо подошла к своей сумке, достала чистую майку, переоделась, не отворачиваясь. Без стеснения. Всё уже было неважно.
— Твоя очередь, — коротко.
Я кивнул, поднялся. Взял свежую рубашку из карты и зашёл в душ.
Вода была тёплой, чуть мутной. Не питьевая. Но тёплой — и это уже казалось чудом. Я мылся долго. Не из-за грязи. Просто хотел, чтобы с тела ушёл день. Грязь, запах, страх. Всё, что прилипло.
Когда вышел — Лаура уже разложила еду. Консервы, армейские пайки, кусок сыра, две бутылки воды.
На подоконнике — горелка. Маленькая, походная. На ней грелся металлический котелок.
Я сел рядом. Протянул руку — взял одну банку. Рыбные консервы. Солёные, с уксусом. Скумбрия или что-то похожее.
— Спасибо, — тихо.
Она не ответила. Просто сидела, смотрела в пламя под котелком. Огонь дрожал. Как и город.
Мы ели молча. Только звуки ложек по металлу.
На улице — опять кто-то закричал. Резко. Потом выстрел. Один.
Ни она, ни я не шевельнулись.
— Когда всё рухнет, — сказала Лаура, — будет тихо. Не потому что всё закончилось. А потому что некому будет кричать.
— Уже почти, — сказал я.
— Знаю.
Мы доели. Убрали остатки. Она вытерла стол. Я проверил дверь, закрыл на цепочку. Подвинул стул под ручку.
В номере пахло влажной одеждой и разогретым мясом.
Я сел обратно. Она легла, отвернувшись к стене.