Пролог
Посвящается всем храбрецам, что отважно борются с собственным разумом и неустанно верят в бесценный дар жизни.
Инна Мис
Отчаянный разум
Мы все рождаемся сумасшедшими. Кое-кто им остается...»
Эстрагон – герой пьесы «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета
Пролог
В столовой интерната, освещённой мягким светом, лезвие ножа блеснуло в руке двенадцатилетнего мальчика.
Ад на земле начался для него десять лет назад. Добросердечный блондин с карамельными глазами смутно помнил, как оказался в этом доме беспризорников, но каждую ночь всё ещё ясно слышал сквозь шум дождя или среди пения птиц голос незнакомой женщины.
— Твои родители погибли, малыш. Тебе придётся поехать с нами.
Эти слова Кирилл не мог выбросить из головы, забыть или даже перефразировать почти шесть месяцев. Полгода не такой уж большой срок, если твоя жизнь размеренно течёт, как чистый, непокорный ручей. Но как только в прозрачную воду попадает ботинок жестокой судьбы – вода расплёскивается во все стороны, а затем бежит так медленно, что течение почти незаметно.
Иногда мальчик даже переставал верить, что его существование продолжается. Просыпаясь по утрам, долго рассматривал тесную комнату, пока все три соседа крепко спали. Разглядывал старые деревянные полки с книгами и провисшие кровати, вдыхал запах подгоревшей каши, что доносился из столовой.
От постоянных всхлипов по ночам, после которых раздражённые парни глазели на него в коридорах, его разум останавливал себя на мысли, что он сходит с ума. Ему хотелось верить, что он всего лишь гость в собственном страшном сне и скоро обязательно откроет глаза в своей родной комнате, куда доносится из кухни мамин голос.
Закрытый в своём пустынном мире, юный блондин всё чаще забывал о еде. Его тело удивительно приспособилось к сломанному разуму, где обитали мрачные, порой пугающие мысли о том, чтобы прекратить эту жалкую борьбу с собственной жизнью.
Никто не знал об этих мыслях, ведь не было того, кому можно было доверить тайны, скрытые в глубинах детской души. Даже строгая и, на первый взгляд, участливая директриса никогда не интересовалась такими бесполезными вещами, как детские переживания. Несмотря на должный уход и воспитание, ради которых Анна Петровна с раннего утра поднимала Кирилла с постели, ей, как и другим воспитателям, были безразличны его капризы. Ведь он был не единственным. В этом старом интернате с плесневелыми стенами слишком много душ, за которыми никто никогда не придёт, которых никто не поймёт и не согреет.
— Смотри у меня, паршивец! — пригрозила Анна Петровна, с силой поставив полную тарелку макарон на белый крашеный стол. — Ещё раз узнаю, что ты ничего не ешь, и пеняй на себя! Следующую ночь проведёшь на крыльце. Может, тогда начнёшь ценить еду, которую для тебя готовят.
За её спиной в проёме для раздачи еды сновали угрюмые поварихи, помешивая что-то в огромных чанах и звеня посудой.
Руки, сжимающие вилку и нож, стали дрожать. Кирилл поднял светло-карие глаза к лицу высокой сбитой женщины с тёмной стрижкой. Его спокойствие было подобно утреннему прибою, но никто не подозревал, что за именно за ним скрывается медленно разрушающийся мир.
Парнишка стойко выдержал суровый взгляд директрисы и принялся ковырять макароны с сыром, пока она не издала тяжёлый вздох и не отправилась по своим делам.
Из гулкого шума столовой можно выудить массу информации: кого наказали, кто попался на краже, кто ввязался в драку, а кто снова попытался перелезть через забор, использовав крышу подсобного здания. Если бы Кирилл мог обращать внимание на что-либо, кроме своих чувств. Ему хотелось раствориться в воздухе, исчезнуть в вентиляции вместе с паром, клубящимся над кастрюлями. Или стекать в канаву вслед за дождевыми ручьями, бегущими по водосточной трубе. А лучше всего — просто исчезнуть, стать ничем. Отключиться, перестать чувствовать, потому что терпеть одну только тоску становилось невыносимо.
— Опять злишь нашу грымзу? — Макс Савин, усаживаясь задницей на соседний стол, водрузил потёртый ботинок на край свободного стула. Его приятели привычно обступили крепкого парня с каждой стороны. Бунтарь из 9-Б был вроде местного главаря, которого боялись почти все. Но в силу своего состояния Кирилл безразлично смотрел на кучку наглых подростков. — Дерзкий, да?