И все же спокойное, меткое утверждение Филарета задело Ястребова. Именно потому и задело, что было оно очень спокойное и ясное, словно знал этот чернявый мужчина Апполинария уже много лет.
«Умный человек, — думает Ястребов, проснувшись поздно утром на следующий день в мазанке у своей сожительницы Фимки, уборщицы ближней школы. — Умный и хитрый… Такие каждый час своей жизни бодры и знают, каков будет их следующий шаг. Удивительная приспособленность к жизни, так сказать, быстротечная акклиматизация…»
Апполинарий слегка завидует тому чернявому мужчине. Чтобы отогнать это навязчивое беспокоящее ощущение, откидывает рваное одеяло и встает, разыскивая папиросы.
Фимки дома нет. За окном — свежее солнечное утро, и Апполинарий уже знает, что в эти часы она на базаре, подрабатывает себе на день насущный перепродажей старых вещей.
«Куда же эти папиросы подевались?» — морщится Ястребов, обшаривая карманы брюк и толстовки. Досада, вызванная странно тревожащими мыслями о Филарете, не проходит, и Ястребов знает, что все утро теперь будет беспричинно злиться, пока где-нибудь не перехватит полтораста граммов водки.
«Идиотская жизнь, — кривится он, отыскивая наконец и закуривая помятую папиросу. — Куда же направиться мне сначала: к гастроному или сразу к чайной на базар?»
Он знает, где легче всего «подлечиться» бесплатно, но для этого надо опять набрасывать на себя личину этакого необидчивого шута и фразера, а сейчас Ястребову просто противно фиглярничать.
«Нет ли у Фимки грошей?» — размышляет он и принимается шарить по разным потайным местам землянки, где, как известно Ястребову, прячет Фимка свой «заработок».
Неожиданно хлопает дверь, Ястребов едва успевает отскочить от старенького коричневого шифоньера, где рылся в этот момент. Фимка входит, остро обежав тощую фигуру полураздетого Апполинария колючим взглядом, и, чуть погодя, иронически бросает:
— Выдрыхся? Шел бы хоть дров наколол, надоело уж мне руки выворачивать…
Это ее постоянная утренняя песня, и Апполинарий также привычно и невозмутимо роняет:
— Катись ты… На тебе воду возить можно, а ты палочки порубить ленишься.
Началась мелкая ядовитая перебранка, обычно кончавшаяся тем, что Апполинарий шел рубить дрова. Но сегодня ему противно делать это, и он рявкает, зло сверкнув глазами:
— Да отвяжись ты, гнилое собачье мясо! Не до тебя тут…
— А-а, вон как заговорил? — вскинулась Фимка. Пепельные щеки ее, старого курильщика, полыхнули легкой краской. — Марш из моей квартиры! Забирай свое рванье и чтобы духу твоего здесь не было!
Она сорвалась с места и начала бегать по комнате, бросая из разных углов к порогу немудрый скарб Апполинария, приговаривая:
— Вот бери, вот твое, и это забирай!
Что ж, и такое не раз случалось за три с лишним года их сожительства, Апполинарий уже привык к подобным сценам. Но сегодня…
«Все равно когда-то эта жизнь должна кончиться, — с внезапным равнодушием думает Ястребов. — Знать-то, так и надо, чтобы я ушел из этой дыры… Цель жизни… Хм… Но, конечно, не эта базарница и не эта землянка — цель моей жизни. Надо делать решительный поворот…» Он невозмутимо собирает у порога свою одежду, связывает ее в два узла, одевается, закуривает снова и молча выходит на улицу, успев, правда, поймать изумленно-недоверчивый взгляд Фимки.
— И не вздумай приходить снова! — опомнившись, кричит она со злостью ему вдогонку.
Ястребов не отвечает. Он знает, что будет делать дальше. Одежонку он пристроит у соседа, а сам пойдет разыскивать своего нового знакомого — Филарета. В конце концов, с удовлетворением размышляет о себе Апполинарий, он не так уж глуп, и со временем займет соответствующее положение у этих сектантов. Особенно прельщает Ястребова то, что там, в секте, можно жить не ударяя палец о палец — от постоянной работы Апполинарий уже отвык.
Все произошло несколько не так, как намечал Ястребов. Вещи к соседу от отнес и направился к поселку рудоремонтного завода. Денег на автобус у Апполинария не было, пришлось идти пешком, к тому же — мимо базара. Решив заглянуть туда всего на пять минут, Апполинарий вышел с базара перед самым закрытием — пошатываясь и бормоча свои обычные фиглярские рассуждения. Ноги сами несут его к землянке Фимки. Он долго стучит в дверь, но бывшая сожительница крепко держит слово — так и не открывает ему. Устроившись поудобней, Ястребов засыпает на широкой завалинке Фимкиной землянки.