И непривычная лгать даже постороннему человеку, краснеет и склоняется, забирая второе ведро.
— Завтра опять лектор должен прийти, — говорит, подставляя ведро под кран, Татьяна Ивановна. — В прошлый-то раз понравилось тебе?
— Ничего, — опускает глаза Валентина, хотя ей и впрямь понравилась прошлая лекция. И даже не удивляется, что Татьяна Ивановна заговорила именно о лекциях: о Челпановой, словно помолодевшей за последнее время, теперь в поселке заговорили: активная общественница. Женщины видели, сколько энергии отдает она устройству лекций, успевая справляться и дома по хозяйству — все же четверо детей — и даже те, кто с неприязнью относится к лекциям, втайне уважают эту всегда спокойную, невозмутимую и ласковую женщину — энергия всегда покоряет.
— Приходи завтра, — оборачивается Татьяна Ивановна к Валентине. — А сегодня твой-то когда? В вечернюю? Заходи ко мне, скукота сидеть мне одной с ребятишками-то.
Странный день. В течение часа Валентина, до этого всю жизнь словно никому и не нужная, получила два приглашения от совершенно разных людей. И оба предложения не были для нее безынтересны, но это лишь усиливало ее смятение.
«Идти или не надо?» — с тревогой думает Валентина, шагая домой с ведрами. Вопрос попеременно обращается то к Ольге, то к Татьяне Ивановне.
Но ясное решение в голову не приходит. Вот уже и Костя шагнул за ворота, направляясь на шахту, и вечерняя пустота опахнула дремотным дыханием тихие комнаты. Все это было так привычно, но сегодня… Вот-вот зайдет за Валентиной приодетая Ольга, и надо решать, решать, решать…
«Господи, что же делать?» — мучительно раздумывает Валентина и, поймав себя на том, что подумала о боге, торопливо и радостно отбрасывает сомнения: надо пойти с Ольгой! Ничего страшного не будет, если и побывает она в церкви…
Но Ольга заглянула к ней на минутку.
— Нельзя мне сегодня. Свадьба у матери, Любку замуж выдает. Ты пойди одна или еще с кем-нибудь, а?
— Ладно, — кивает Валентина и почему-то облегченно вздыхает. Нет, сегодня в церковь она не пойдет, и совесть ее перед Константином будет чиста.
Едва за Ольгой хлопнули ворота, Валентина стала собирать вязанье. И впрямь, конечно, скучно Татьяне Ивановне вечерами. У всех мужики есть, словом и советом перекинуться можно, а ей судьба нелегкая выпала.
«Повечеряем с ней», — решает Валентина, и на душе у нее становится спокойно.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Сержант Москалев разыскал Лушку на работе и прямо оттуда доставил ее на мотоцикле к следователю. Уже одно то, что все это произошло на глазах притихших подружек, удручающе подействовало на нее. В какой-то момент с неожиданным тоскливым ощущением подумала, что не подпиши она протокол — все пошло бы по-иному, никого бы не трепали и не ехала бы она сейчас по пыльной дороге в тряской люльке милицейского мотоцикла, ловя на себе любопытно-соболезнующие взгляды малознакомых и вовсе чужих людей. Откуда им знать, что она — просто свидетель?
Но только ли свидетель?
Когда Каминский предупреждает ее в начале допроса, что дача ложных показаний карается лишением свободы, торопливо кивает, опустив глаза, и хрипло, не узнавая своего голоса, отвечает:
— Я понимаю…
Но понимает она все яснее лишь одно: теперь назад ей возврата нет, надо твердо стоять на том, что Василька вывернул из лодки Андрей. И сбивчиво, туго обдумывая каждое слово, рассказывает, как это было, с лихорадочной поспешностью стараясь доказать именно эту версию: так это было, так! Иначе…
Каминский перебивает ее.
— Простите, вы все хорошо помните? То, что Макурин встал, прошел по лодке к заднему сиденью, где был мальчик, ступил ногой на борт и начал раскачивать лодку, не давая вашему братишке пройти к вам?
— Да, хорошо помню…
— И сколько же это продолжалось? Долго он раскачивал лодку?
— Не знаю. У меня же не было часов… Я когда оглянулась, Василька в лодке уже не было…
— Куда же вы смотрели?
— На берег… — помолчав, тихо говорит Лушка.
— Но как же так? — резко встает Каминский. — Человек раскачивает лодку с такой силой, что на ней едва-едва можно усидеть, а вы в это время спокойно смотрите на берег? Подумайте, может ли так быть…
Лушка, хмурясь, закусывает губу и отводит взгляд.
— Может… — упрямо возражает она.
— Хорошо, я допускаю это, — кивает Каминский. — Но как же вы смогли, глядя на берег, видеть все, что происходило в лодке? Ведь вы помните все мелочи, все движения Макурина… И все это отражено в протоколе. Может быть, вы не смотрели на берег?