— Я так и поняла. — Она улыбнулась. Хорошая женщина, которую я когда-то бросил. — Ты ему тоже не понравился.
— Паршивая машина, — сказал я.
Анна повернулась на сиденье, отвернулась от меня. Она смотрела в окно. Мы проезжали промышленную зону, простиравшуюся примерно на полмили.
— Я скучаю по своему грузовику, — проговорила она.
Когда она это сказала, я попытался вспомнить (не смог тогда, не могу и сейчас) фигуру речи, в которой часть замещает целое.
— Что это за машина? — спросил я.
— Понятия не имею, — ответила она.
— Корейская.
— Может быть, — пожала плечами Анна. — Я не разбираюсь в машинах.
Он взяла меньший конверт и вскрыла его.
— Сколько мы получили? — поинтересовался я.
— Смотри на дорогу, — ответила она. — Я пересчитаю.
В конверте лежали четыре пачки банкнот, каждая была перехвачена тонкой резинкой. Анна перечитала одну.
— Похоже, десять тысяч долларов, канадских.
— Всего? — уточнил я.
— Похоже на то.
— Этого не хватит надолго.
— Посмотрим, — сказала она.
Потом взяла другой конверт, достала оттуда паспорт и водительские права.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Она посмотрела в права.
— Джейн Грей. Из Гастингса, Небраска.
— Ты была в Небраске?
— В Омахе, — сказала она. — Не знаю, где находится Гастингс.
— Я не был в Небраске.
— Мне нравится мое имя, — призналась Анна. — Сразу чувствуешь себя героиней викторианского романа.
Она раскрыла паспорт и посмотрела на фото:
— Боже!
— Дай посмотреть, — попросил я.
— Ни за что, — отказалась она. — Где они взяли эту фотографию?
— Покажи.
— Лучше веди машину, — сказала она.
Я получил свой паспорт и водительские права в воскресенье днем, в отеле, накануне отъезда в Оттаву. Теперь меня звали Оливер Грей. Имя мне понравилось, может быть, потому, что звучало оно как-то по-старинному. Фотография мне показалось удачной. Анна тоже так думала. Ту же фотографию и то же имя вписали в мои новые права. Это было мое первое вымышленное имя, прежде чем я принял псевдоним для написания отчета, прежде чем Анна дала мне это имя, прежде чем я впервые услышал про Рэя Брэдбери.
На подъезде к Монреалю движение стало более оживленным. Я почти не имел опыта вождения в таком большом городе. Была пятница, три часа дня. На окраинах машины скапливались в обоих направлениях. Водители казались маньяками. Дорожные знаки были на французском языке. Анна стала моим штурманом. Она положила открытую дорожную карту на колени, но все равно сомневалась в маршруте. На перекрестке шоссе 133 и 10, вопреки четким указаниям Анны, я упрямо поехал на восток, хотя должен был свернуть на запад. Мы проехали почти пять миль, прежде чем я признал, что ошибся. Когда мы повернули направо, чтобы вернуться в город, Анна, на вид невозмутимая, спросила, бывал ли я прежде в Монреале.
— Был, — ответил я. — Один раз. С родителями. Еще до смерти отца.
Я был мал, сказал я ей, и не помню этих мест. Я не сказал Анне — сейчас не понимаю, почему — что был в Монреале еще раз, тоже много лет назад, вместе с Сарой.
Мы провели там долгий уик-энд ранней весной. Осматривали достопримечательности, заходили в хорошие рестораны (я помню португальский ресторан рядом с «МакГрилем», где впервые попробовал морского окуня) и просто наслаждались друг другом. Мы отмечали известие о беременности Сары. В запоздалой попытке наладить отношения (сюжет для французов) отец Сары предложил оплатить нашу поездку, но она наотрез отказалась.
Когда мы были в Монреале, беременность Сары была совсем не заметна. Даже по утрам ее не тошнило. Она прекрасно себя чувствовала — признаки позднего токсикоза проявились только за полторы недели до ожидаемых родов — и была очень счастлива. Я тоже был счастлив.
Было уже половина четвертого, когда мы почти наугад нашли рю Сен-Поль и отель «Бонсекур», узкое четырехэтажное кирпичное здание неопределенного стиля. Его окружали небольшие антикварные магазинчики и этнические рестораны. Вход в «Бонсекур» был хорошо спрятан: единственная стеклянная дверь, на которой маленькими черными буквами было написано название, выходила на крутую бетонную лестницу. Лобби отеля, маленькое и чисто утилитарное, находилось на втором этаже, номера — на следующих двух этажах. Я оставил машину перед отелем на пятачке, предназначенном для выгрузки багажа, и попытался помочь Анне с сумками. Я сумел лишь поднять одну сумку вверх по лестнице и на полпути вынужден был остановиться, чтобы передохнуть. Анна проделала этот путь несколько раз. Я оставил ее с сумками регистрироваться у портье — ведь это у нее были недавно полученные фальшивые водительские права и паспорт, — а сам отправился вниз, отводить машину в гараж отеля. Чтобы воссоединиться с Анной в лобби, мне пришлось подняться из гаража на три лестничных марша, а потом по лестнице отеля, ведущей с улицы. Я сильно устал. Наш номер на четвертом этаже, сказала Анна. Лифта не было.
— Дай мне минуту, — попросил я.
— Ты в порядке? — спросила Анна.
— Все хорошо.
В углу лобби по обеим сторонам низкого стола стояли два кресла, покрытые искусственной кожей. На столе кто-то оставил журнал.
— Давай посидим там? — предложил я. — Сейчас, отдышусь немного.
— Ты сядь, — сказала она. — Я отнесу сумки в комнату.
— Нет-нет, — возразил я. — Я не хочу, чтобы ты это делала. Останься со мной. Давай посидим и поговорим. А потом я помогу.
Мы сели. Я старался дышать глубоко, задерживая дыхание.
— Ну и в убогое же место нас отправили, — заметила она.
— Может быть, в номерах лучше? — предположил я.
— Думаешь?
— Теперь мы — семья Грей, — сказал я.
— Ты — Бад.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне надо было придумать тебе имя, — пояснила она. — Я выбрала Бад. Мистер и миссис Бад Грей.
— Почему Бад?
— Не знаю, — ответила она.
— Где ты его откопала?
— Просто пришло на ум. Показалось, что оно тебе подходит.
— Я не хочу быть Бадом! — возмутился я. — Они не назовут меня Бадом.
— Конечно, — отозвалась она.
— Я — не Бад, — настаивал я.
— О, я не знаю, — ответила она.
Наш номер на четвертом этаже «Бонсекур» оказался душным и тесным. Не было ни кондиционера, ни занавесок на окнах, кроме опускающихся ночных штор. Телевизор, слишком большой для комнаты, был привинчен к комоду светлого дерева. В номере стояли потертое мягкое кресло и две кровати с мягкими спинками, разделенные тумбочкой. Над каждой кроватью имелся ночник. Покрывала выглядели старыми и изношенными. Пахло сигаретным дымом. В дальнем углу номера, у окна, с потолка свисала лампа с абажуром. Она освещала пустое место, где, по-видимому, когда-то располагались стол и стул. Я с облегчением увидел, что в номере есть ванная, без ванны, но с приличной душевой кабиной и довольно чистыми полотенцами.
— Сколько мы заплатили? — спросил я.
— Чертовски дорого, — сказала Анна. — Ну и дыра.
(Весь следующий год, когда мы с клоном — Оливер и Джейн Грей со взрослым сыном Аланом — переехали на запад Канады, нам предоставляли жилье получше. Это были скромные, чистые, минимально обставленные квартирки, арендованные на месяц.)
Когда мы распаковали сумки и устроились, было пять часов. Нам быстро стало неловко сидеть вдвоем в тесном неудобном номере и ничего не делать. Мы обрадовались тому, что уже пять, и заговорили про ужин. Анна видела вьетнамский ресторанчик почти по соседству с «Бонсекур». Она предложила поесть там. Я не был голоден, но мне хотелось выйти из номера туда, где больше места и народу. Ресторан оказался неплохим. В этот ранний час мы были единственными клиентами. Не могу припомнить, что мы ели, но Анна заказала нечто пряное с овощами и кока-колу. (Повсюду, где мы бывали в Канаде, Анна заказывала колу «и много льда».) Я получил какое-то блюдо без специй с курицей и воду с газом. Анна уверенно орудовала палочками, я использовал нож и вилку. Когда официант протянул счет, я вынул бумажник.
— Не надо, — сказала Анна.
— Нет. Позволь мне.
— У меня есть деньги, — настаивала она.
— Все в порядке.
— Ты уверен?
— Уверен, — кивнул я.