Так и сделала. Объехала. И даже там, за строениями мясо-молочного комплекса, при выезде на скальновский шлях, все-таки открылась ей, отозвалась в сердце степная балка. Сплошь засыпанная снегом, но узнанная, знакомая. Потому что из-под снега густые и колючие кусты старого терновника темнели. Бесспорно же, того самого, что весной первым в этих полях расцветал, соловьиного терновника. Прикипела к нему глазами. Закусила губу и… украдкой, чтобы не заметил водитель, взмахнула прощально рукой…
А на станции Скальное подошел к ней, опираясь на полированную грушевую палку, невысокий, сухонький, на вид уже довольно пожилой полковник, бывший пограничник, в полном параде и с туго набитым портфелем в левой руке. Ева сидела под стеной на скамье, ожидая поезда. Людей было не много. Местные пассажиры собирались главным образом к дневным и вечерним поездам — местным. А тут ночь, международный экспресс. Билетов заранее, до сообщения с ближайшей станции, не продают. Кому охота за полночь ждать! А он, этот полковник, заметила еще раньше, прошел мимо нее и раз, и другой. Потом вернулся и уверенно остановился напротив.
— Прошу прощения! — вытянулся по привычке. — Здравия желаю, Ева Александровна! С Новым вас годом и новым счастьем!
— Вас тоже, — рассматривая его с любопытством, не узнавая, ответила Ева. — Здравствуйте.
— Наверняка не узнаете! — без улыбки, как-то даже сокрушенно покачал головой полковник. — А я вас сразу приметил.
— В самом деле, — согласилась Ева, — не узнаю… Где-то, наверное, в одном гарнизоне или…
— Нет, Ева Александровна, так сказать, лично знакомы, не по гарнизону. И меня вы знали очень хорошо.
Ева присмотрелась внимательнее и, не узнавая, пожала плечами.
— Вы у нас в Петриковке квартировали в тридцать первом… Сашко Кулишенко, если припоминаете. С вами была еще белявенькая такая Нина… Нина… отчества уже не припомню… и еще товарищ Лысогор, известный теперь дипломат… наверное, знаете…
Напомнив об этом, Сашко, теперь полковник Александр Макарович Кулишенко, минуту помолчав, как-то застенчиво улыбнулся и, явно стесняясь, признался, что была тогда у него ну… какая-то словно бы ревность мальчишеская, что ли, вроде бы сказать, мелкое хулиганство. Ева Александровна, возможно, помнит. Так и тянуло пугать их, Лысогора особенно. Хоть какую-то, хоть маленькую неприятность учинить…
Сашко? Сашка Кулишенко она, конечно, помнила. Даже и сегодня в Петриковке о нем спрашивала. И Сашка, и его родителей, и младшего брата помнит. Но что общего у того шалунишки Сашка, который ей с Андреем не раз-таки портил настроение, с этим пожилым полковником? Ничего. Ни одной, кажется, знакомой черточки. А впрочем, столько лет. Да он моложе Евы, наверное, не так уж и намного — всего на четыре-пять лет.
— Наконец хоть одного старого знакомого встретила, — обрадовалась она. — Очень приятно. — Подала полковнику руку и, подвинувшись на край скамейки, пригласила: — Садитесь. Вы тоже к поезду?
— Спасибо… С супругой разрешите познакомить вас. Прошу! Она у меня таджичка, но вполне уже прижилась у нас, — отрекомендовал он низенькую полную женщину, пожилую, но еще красивую, с тонким, будто точеным носом, полными розовыми губами и большими бархатно-влажными глазами, похожими на две блестящие под черными, густыми бровями сливы. — На Памире, в Горно-Бадахшанской, над речкой Пянджем, долгонько послужить на афганской границе пришлось… Ну вот и…
Жена его молча склонила в знак приветствия голову и присела на край станционной скамьи.
— В родные края, видно, в гости? В Петриковке у вас есть кто-нибудь из родни?
— Нет. Отец погиб еще в начале войны. Немцы расстреляли как заложника. Тогда кто-то гитлеровскому коменданту гранату подбросил. Мать еще держится, в Киеве живет. А я, выйдя в отставку, здесь, в Скальном, приземлился. Небольшой садик, домик над Черной Бережанкой поставил. Жене понравилось. Дочь в Одесском мединституте, на пятом курсе. Сын — капитан, в ракетных войсках… Теперь вот едем в Киев. Младший брат там, в сельскохозяйственной академии профессорствует. И мать при нем. Навестим, побудем в гостях, начало нового года отметим…
В ожидании, пока кассирша получит сведения о наличии мест в софийском экспрессе, завязалась беседа. Удивлялись неожиданной встрече и тому, как он сразу узнал ее, да еще в форме подполковника. Вспомнили давнюю петриковскую жизнь, перебирая в памяти старых знакомых. Конечно, всех своих первоклассников Ева забыла. Старших, кто жил поблизости, помнила — кого больше, кого неясно. Помнила хозяев, у которых квартировала, и бабушку, у которой жил Андрей Лысогор. Оказалось, что ни одного из давних знакомых Еве учителей в Петриковке сейчас нет. Молодежь разлетелась по всей земле. Старшие — кто погиб в годы военного лихолетья, а кто умер своей смертью в самой Петриковке.