— Или, например, на тему, где я жил и для чего… — вставил Савелий, вдруг выпрямившись на мгновение, и снова откинул голову.
— Это мой друг, — сказал я. — Мы странствуем, заблудились. Держим путь на Чухлому.
— Или Мифодьев, — подсказал Савелий, больше не поднимая головы. — Или туда и сюда сразу. Мы не заблудились, нет, мы провалились, — и Савелий рассмеялся.
Мужчина был невозмутим, а старушка все скользила от печи к столу и обратно, поглядывая на нас с эдакой улыбкой.
— Если вам мешают звуки для беседы, можно выключить, — сказал мужчина. — Батареи садятся, а кто их нам привезет! Таких, наверное, уже и не делают…
Звук смолк, прекратился. Стало как-то очень легко. Просто чудесно стало.
— Вот о звуках можно и поговорить, побеседовать, — предложил Савелий. — Чем не тема!
— Тема обширная, — чуть помедлив, ответил мужчина. — Пока мы только читаем, мы рискуем позабыть язык, на котором говорим, поем, или кричим, или стонем, или вздыхаем…
— Совершенно верно, — сказал Савелий, очнувшись, — и с таким же успехом мы можем поговорить о лете, где возникнут те же соображения, или об одиночестве… Благодатная тема для беседы!
— Если вы говорите всерьез, — сказал мужчина, — то в одиночестве звуки приобретают особое значение.
— Тут я с вами совершенно согласен, — закивал Савелий. — И скажу, что у вас удивительно развито воображение и даже чувство юмора. Вижу в этом благотворное влияние природы. И пытливого ума.
— Да что вы! — откликнулась старуха звонким голосом. — Лесорубы нас просто замучили! Все у них план да план, ну и, конечно, выпивают… Вот вам и одиночество, тишина. Так и лезут к нам гостить. А мы ведь уставшие в колхозе, нам отдохнуть надо. Да и сын мой нездоров… Прошу, уж все готово, и нам пора ужинать.
— А какие же мы? — спросил Савелий. И выпрямился, расправил грудь.
— Вы с похода сбились. То есть, говоря по-вашему, заблудились. А странствуете далеко…
— Мама, — прервал ее мужчина, вставая с кровати. — Ты отвлекла нас очень некстати. Мы только начали беседу, могла бы и помолчать.
— Так и будет, сынок, так и будет…
«Куда мы попали! — думал я с испугом. У меня голова шла кругом. — Куда привел Савелия! И что это за странные люди?» А он как ни в чем не бывало улыбался, приободрился… Может, это и надобно ему?..
— Мы тоже, в некотором роде, решили предаться одиночеству, — начал я. — Хотя, как видите, и поехали вдвоем. Так что это одиночество — вдвоем…
Савелий хмыкнул.
— …но я продолжаю: мы часто бываем более одиноки среди людей…
— Пора и переменить вам беседу, — сказала пожилая женщина, улыбаясь мне.
— Ты во второй раз прервала наш разговор, мама, — сказал мужчина. Он стоял теперь, прислонившись спиной к печи.
— А каким образом вы заслужили себе такое отменное одиночество? — спросил Савелий, вставая и разминая пальцы рук.
— Об этом я расскажу, когда мы откушаем, — ответил мужчина. — Или, если хотите, за ужином.
Нам ничего не оставалось делать, как сесть за стол, хотя у меня было такое чувство, что смотаться бы нам отсюда поскорее…
Мужчина сидел во главе стола, напротив него должна была сесть хозяйка. Мы тоже решили сесть друг против друга. Но мать этого стареющего мужчины попросила нас не садиться на лавку у окна.
— Это местечко Лизоньки, она любит тут присесть, а то и прилечь.
Я взглянул на хозяина, он даже бровью не повел.
— Так у вас вот как! — сказал, тяжело садясь, Савелий. — Кстати, давайте представимся. Меня зовут Савелий Петрович. А моего друга — Василий Иванович.
Мы встали. Встали и они.
— Позвольте представить мою мать — Степанида Гавриловна. Я же — Петр Тарасович.
Мы сели, но пауза продолжалась. Как будто мы кого-то ждали, что-то должно было случиться. Савелий, казалось, подогревал атмосферу, он, может быть, суетился не в меру… Предложил Петру Тарасовичу сказать речь, чем несказанно удивил меня. Что, собственно говоря, нам сделали люди, к которым мы пришли и теперь сидели за их столом? Может быть, они были странными, но кто из нас не странен, кто не хочет выглядеть непохожим на другого, и самое главное — каждый ведь отличает себя от другого, каждый человек — это целый мир… Мы тоже, наверное, казались хозяевам странными субъектами.
Между тем Петр Тарасович встал, вышел из-за стола, достал из шкафчика красного дерева связку каких-то бумаг. Так же аккуратно закрыл дверцу, спрятал ключ и вернулся к нам. Отделив одну из бумаг, Петр Тарасович одернул рубашку, приосанился и начал говорить: