– На этот счет у нас нет никаких полномочий! – нашелся и крикнул урядник.
– Плевать на полномочия! Читай! – потребовал Роман и тут же пригрозил: – Если в воззвании только ругань да помои на нашу голову, можете поворачивать обратно.
Тогда урядник решился. Он встал на стременах, прокашлялся и хриплым голосом стал читать воззвание. Чтобы лучше слышать его, казаки и партизаны, сами не замечая того, подались вперед. Расстояние между ними сократилось до двадцати шагов.
Семенов предлагал партизанам прекратить ненужное кровопролитие и сдаться его войскам. Он обещал партизан распустить по домам без всякого наказания, но требовал выдать ему за это Павла Журавлева, Василия Улыбина, Степана Киргизова, Варлама Бородищева и всех полковых командиров.
Кончив читать, урядник поспешно сунул воззвание себе за ремень и схватился за поводья, чтобы можно было в любой момент повернуть коня и броситься наутек. «А все-таки здорово он потрухивает», – удовлетворенно отметил про себя Ганька.
Видя, что партизаны не хватаются за клинки и винтовки, урядник приободрился, спросил Романа:
– Разрешите вручить?
– Давай! – спокойно согласился Роман и не удержался, тихо, только для своих добавил: – Годится на подтирку.
Урядник подъехал строгий и настороженный, взял под козырек и передал воззвание Роману.
– Разрешите узнать, в каком вы чине? Нас об этом спросят господа офицеры.
– Командир сотни из полка Удалова. Действую по личному приказанию товарища Удалова, – ответил Роман и спросил: – А почему среди вас нет ни одного офицера? Мы можем обидеться, – пошутил он.
– Им это дело не улыбается. Наши господа офицеры слишком дорожат своей шкурой, – признался, не кривя душой, урядник.
– Передайте, что воззвание немедленно отошлем куда следует. Только ничего у атамана не получится, – громко, чтобы слышали все, говорил Роман. – По себе могу судить об этом, господин урядник. У меня ваши каратели отца зарубили, дом сожгли, хозяйство разорили. А мой отец не был ни большевиком, ни партизаном. Он в белой дружине служил, со мной воевал. Убили его из-за меня. Что же со мной сделают, если я вернусь домой? Да меня на куски изрежут. Вот сзади у меня взвод. В нем тридцать человек, и у каждого кто-нибудь из родных убит или повешен, выпорот или изнасилован. Разве можно их уговорить, чтобы они выдали своих командиров-большевиков и сдались на вашу милость? Да они растерзают любого, кто хоть заикнется об этом.
– Правильно! – дружно поддержали Романа его бойцы и долго не могли успокоиться.
Одни из казаков наблюдали за ними с каменно невозмутимыми лицами, другие с чувством вины и растерянности оглядывались кругом, перешептывались между собой.
– Это верно! – сказал урядник и тяжело вздохнул.
Роман немного подождал, но, видя, что урядник не хочет или боится продолжать разговор, сухо откланялся:
– Всего хорошего.
Откозыряв ему, урядник, потный от пережитого волнения, медленно поехал к своим, все еще опасаясь пули в затылок. Кокухин, стоявший несколько сзади, стал поворачивать коня, чтобы присоединиться к нему. И тут подстрекаемый Ганькой Пахоруков не вытерпел, рявкнул во всю глотку:
– Кокухин!.. Кешка!.. Будешь дома, кланяйся моей Марье!
Старший урядник вздрогнул, стегнул коня и поспешил присоединиться к своим. Кокухин, наоборот, остановился и, глядя на весело загалдевших партизан, широко улыбался. Узнав Пахорукова, обрадованно закричал:
– Здорово, Степан! Вот не думал встретиться!.. Как живешь?
– Живу, не скучаю!.. Подъезжай, потолкуем малость!
– Нельзя! Начальство взгреет!
– Скажи лучше, что боишься! А ты не бойся, мы тебя не съедим!
– Ни черта я не боюсь! Подъезжай, поздороваемся.
Пахоруков подскакал к Роману. Сдерживая пляшущего коня, спросил:
– Разреши, товарищ командир, потолковать со своим станичником?
– Валяй, толкуй! – согласился Роман, довольный, как и все его бойцы, этим неожиданным приключением. – Спроси там землячка, когда сдаваться приедет.
Пахоруков, сияя смеющимися глазами, сбил на затылок фуражку и поехал навстречу Кокухину. В это время раздался предупреждающий голос старшего урядника:
– Кокухин!.. Назад!..
Кокухин остановился, оглянулся в нерешительности на своих. Партизаны немедленно заулюлюкали, засвистели. Не вытерпели и казаки, больно задетые насмешками красных.