Это был июньский день. Он торговал на рынке со своей подругой-партнершей. Майя пришла к нему и попросила купить ей выпускное платье, но он был так зол, и сказал, что у него нет денег. Майя не отступала, ей нужен был наряд, а у матери и так забот хватало на троих детей. Тогда он отрезал – «Я тебе больше не отец. Пусть отчим покупает.»
Сожалел ли он о своих словах? Иногда. Но обида от предательства дочери затмевала разум.
***
Майя вошла в комнату и увидела седого, исхудавшего старика. Он стоял у железной кровати, опираясь на клюку, будто ждал ее. У нее защемило сердце – насколько он изменился. Когда-то широкоплечий, могучий мужчина, которым она восхищалась, превратился в щуплого, осунувшегося старца. А ведь ему было всего шестьдесят четыре года.
Она подошла к нему, обняла и не сдержала слез от жалости к его немощности.
- Папа, - прошептала она, не веря, что это он перед ней. Он лишь промычал в ответ.
Они присели на кровать. Майя задавала вопросы, а он пытался что-то отвечать, но это были не слова, а непонятные звуки. Из-за инсульта он утратил способность говорить. Майя замолчала и уставилась на его руки, отчаяние охватило ее. Боже! Она так и не узнает ответ на свой вопрос.
Вечером собрались родственники с других городов и деревень, чтобы познакомиться с Майей. До этого они лишь слышали о ней. За столом они много шутили, рассказывали забавные истории о Тристане, а Майя с интересом слушала, заново узнавая отца. И ведь на самом деле, она практически не знала его: о чем он мечтал, чего боялся, о чем думал, скучал ли по ней все эти годы? Она не знала его любимое блюдо, любимый цвет, любимый фильм, любил ли ее? Он был незнакомым ей мужчиной.
Эти несколько дней, что она гостила у тети, Майя наблюдала за Тристаном, как он смеется над шалостями маленьких племянников, как он ест трясущимися руками с трудом держа ложку, как ходит, покачиваясь вперед -назад чтобы сделать шаг. Она замечала, как он смотрит на нее с теплотой, и в ее голове снова возникал вопрос – почему ты так сказал? Почему отказался от меня? Но язык будто немел, слова застревали в горле при воспоминании о том июньском дне, когда она пришла к нему рассказать, что сдала все экзамены в школе, и скоро выпускной, но у нее нет денег на платье и туфли. А Тристан почему-то разозлился и бросил в лицо – «Я тебе больше не отец.» Она отпрянула, будто ее ударили по щеке. Похолодела. Потом бросило в жар от стыда: не слышала ли это Лали, подруга Тристана? Она метнула на нее взгляд - та копошилась в вещах и, кажется, не слушала их. Майя развернулась и пошла прочь, ощущая на плечах груз в тысячи тонн. Ноги отяжелели. Она хотела сейчас же оказаться дома, и прижаться к подушке, дать волю слезам. Но до дома далеко, и она держалась: «Только не здесь, не на людях, я не могу показать свою боль». С каменным лицом она шла по улице, затем ехала в автобусе, и только добравшись до дома упала на постель и расплакалась от жгучей обиды. За что он так? Разве может отец вот так разлюбить ни с того, ни с сего. Что я такого сделала?
А сейчас, Майя вглядывалась в его лицо, и не видела и следа сожаления о том, что он не видел ее столько лет, что обидел ее так жестоко. И от этого ей становилось тоскливо.
Да, он звонил пару раз за 10 лет, чтобы узнать, как у нее дела, вышла ли замуж, кем работает, но он не видел и не знал о том, как она справлялась со всеми трудностями, как падала и поднималась. Он совершенно не знал ее, и самое печальное, не интересовался. Она не слышала от него ни одного теплого, ласкового слова с той поры, как он перестал быть ее отцом. Отчим заменил ей отца.
Родители развелись, когда ей было пять лет. Но Тристан приезжал в ней, к Майе, усаживал ее себе на колени и спрашивал, что ей привезти в следующий раз. Она заказывала большой список игрушек, вещей, и отец не скупился… тогда. Он называл ее киской, баловал и учил разным приемам карате. Но когда появился отчим, что-то изменилось в их отношениях. Отец стал реже приезжать, пренебрежительно отзывался об отчиме. Что с ним происходило, Майя не понимала, и ждала хотя бы открытки на день рождения… напрасно.
***
Эти дни Тристан был взволнован, он прилагал неимоверные усилия, чтобы не расплакаться от переполнявших его эмоций на виду у родных. Он гордился дочерью, но не мог сказать ей об этом. За годы одинокой жизни он зачерствел. Казалось, что даже будь у него речь, он не смог бы вымолвить и одного ласкового слова. Она уже не та маленькая черноволосая девчушка с пухлыми щечками. Она взрослая девушка, и он не имел понятия, что бы он ей сказал.