— Ну и сволочь же ты! Махровая!..
— Чего?
— Сволочь, говорю, гнусная! Машина резко прижалась к тротуару.
— Гони деньги и вылетай отсюда, гад!
Таксист сунул левую руку, но Новиков навалился на него, ударил коротко в поддых. Шофер охнул, осел.
— Брось, что ты взял! Лязгнуло железо.
— Я тебя выучу, хамло! Поехали, чего смотришь!
— До первого милиционера. Сдам сейчас к черту!
— Я тебя самого сдам: вылетишь из Москвы и из партии, дерьмо! Шофер затаенно и молча посмотрел, но ехал ровно, не останавливаясь.
— Здесь останови. Машина остановилась.
— Сдай назад.
— Куда я сдам? Пассажир сказал тихо:
— Сдай.
Машина поехала назад.
— Теперь вперед два метра. Проехала вперед точно два метра.
Новиков достал деньги, записную книжку, записал номер.
— А свидетелей не было, и я ничего политического не говорил.
— Разберемся. Давай сдачу!
Получил сдачу.
— В партию, значит, вступил, за границу рвешься поехать, машину купить?.. Прыщ деревенский.
— Ты, конечно, человек, а я — нет, — очень спокойно сказал таксист. — Тебе — можно, другим — нельзя!
— Ты…
Но тот смотрел и молчал. Спокойно смотрел. Новиков вышел, и тогда он закрыл за ним дверь и аккуратно, без рывков, отъехал.
Новиков дождался, пока машина исчезла среди других машин.
Прошел двор. Еще один. Оглянулся. Шагнул в парадное.
Поднялся по лестнице.
Остановился перед дверью. Дал два коротких звонка.
Ждал. Посмотрел на часы.
Дверь распахнулась. Он шагнул туда, еще раз кинув взгляд на лестницу. Дверь за ним закрылась.
Он обнял ее, и она зарылась в него и спряталась, прижавшись к его груди. От, тихо гладил ее голову, волосы, и они долго стояли, чувствуя тепло друг друга.
Потом она раскладывала букет в красивой вазе.
Поставила вазу на маленький низкий столик.
Поставила рюмки, поставила тарелки. Разложила ножи и вилки.
— Еще один пропавший день. — Он выложил из портфеля конфеты, лимоны, яблоки, бутылку коньяка и бутылку боржома. — Суета и разговоры. Иштван приехал. Надо будет его пригласить.
— Ты нас познакомишь?
Но он говорил о своем.
— Не пойму Виктора: есть конкретное интересное дело! Ноет и ноет! Надоело!..
— Ты просто устал, — сказала она. — Много работаешь.
— Если бы! Я не работаю, я функционирую. А потом удивляешься, куда уходит время. Живем, как цари, барствуем, тратим жизнь на необязательные разговоры.
Она молча и осторожно погладила его. И он вдруг успокоился — затих.
— Глупо, конечно, — уже улыбался.
Выключили верхний свет и включили маленькую настольную лампу и поставили ее на пол, накрыв косынкой.
Он выключил радио, и в сумерках и тишине стало слышно тиканье маленького будильника. Она зачем-то взяла его и завела.
Он перебирал пластинки. Выбрал. Поставил на проигрыватель. Приглушил звук. Мелодия была старая, классическая.
Он сидел на тахте. Откинувшись. Прикрыв глаза.
Она сидела напротив и смотрела на него.
— Ты здесь? — спросила она. — Тебе плохо?
— Когда с тобой — нет. — Он открыл глаза.
Она сразу вся засветилась.
— Ты устал. Ты устал, — уговаривала она его, как маленького ребенка. И гладила его волосы. — Ты устал. Отдохнешь — и все пройдет. Слушай, что я тебе говорю… Ты хороший… умный… — перечисляла она. — И мой любимый! Помни об этом, и тогда все печали отойдут…
— Куда? — спросил он.
— Я их отгоню.
— Отгоняй!.. Отгони!!.. — Взял ее руки, стал их осторожно целовать. Тронул губами висок… шею… губы.
…Потом сидели за столом.
— За тебя!
— За тебя, мой милый!
…Он снял пиджак. Снял галстук. Стал расстегивать рубашку.