— Ну, ты сейчас за это заплатишь! — пронзительно завизжала Курочкина, поднимаясь с пола. — Жизнью заплатишь!.. Эй, где ты, мой сладкий монстр?! — крикнула она еще пронзительней.
В коридоре раздались тяжелые шаги, дверь отворилась, и в комнату вошел Купоросов.
— Я здесь, госпожа, — произнес он с кривой ухмылкой.
— Убей его! — показала Курочкина на Самокатова.
— С удовольствием. — В руке директора блеснула старинная бритва с перламутровой ручкой.
Генку охватил панический страх. Бежать! Скорей бежать!..
Сам не зная как, Самокатов очутился в коридоре. И помчался со всех ног. Позади него слышался громкий топот. Генка на бегу обернулся и чуть было не завопил от ужаса. Потому что его преследовала целая толпа скелетов.
Самокатов размахнулся и кинул в них фонарик. БАБАХ! — рванул фонарь, будто граната. И скелеты превратились в груду костей.
А Самокатов понесся дальше. Но теперь за ним катился гроб на колесиках.
КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ… — клацала на ходу гробовая крышка.
ВЗЖ-Ж… ВЗЖ-Ж… ВЗЖ-Ж… — визжали несмазанные колесики.
С перекошенным от страха лицом Генка влетел в какую-то комнату. И это оказалась та самая комната, из которой он только что убежал. Помимо Курочкиной и Купоросова, тут была еще и Нестерова. С петлей на шее.
— Самокатов, — строго обратилась она к Генке, — ты когда собираешься двойку по русскому исправлять? Имей в виду, если ты ее не исправишь, за год у тебя будет тройка. И папа не купит тебе видеокамеру.
— А зачем покойнику видеокамера? — мерзко оскалился Купоросов и, помахивая бритвой, направился к Самокатову.
— Ой, только, пожалуйста, не здесь, Агафон Евлампиевич, — сморщила носик Курочкина. — Я не переношу вида крови. Отведите его в ванную.
Внезапно в руках у Генки появился… автомат. Удивляться было некогда. Самокатов передернул затвор и — тра-та-та-та-тата-та-та… в директора.
Генка жал на спуск, пока не расстрелял весь рожок. Он буквально изрешетил Купоросова. А тому хоть бы хны.
— Ха-ха-ха! — хохотал директор. — Меня так просто не убьешь, дружок. Меня вот как можно убить… — И, резко взмахнув бритвой, Купоросов перерезал себе горло. Послышался булькающий звук, и из горла директора хлынула… нет, не кровь, а ядовито-зеленая жидкость.
Липкий ужас сковал все Генкино тело. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни языком. Как сквозь вату, Самокатов услышал слова Риты Курочкиной:
— Агафон Евлампиевич, достаньте мне его сердце.
— Позвольте, я достану, — вызвалась Нестерова.
Генка почувствовал, как ледяные пальцы учительницы вошли в его грудь, словно в воду, и обхватили сердце, будто клещами…
— Прошу, Ритуля, — сказала Екатерина Васильевна.
И вот уже трепещущее Генкино сердце лежит на ладонях у Риты Курочкиной.
Все поплыло у Самокатова перед глазами и под ногами. И он… проснулся.
Генка сидел у себя дома в кресле. В окно светило солнце.
Первым делом Самокатов дотронулся до груди. Сердце было на месте. «Тук-тук-тук…» — стучало оно под рукой. Генка испытал огромную радость. Но вслед за тем почувствовал острую боль на верхней губе. Подскочив к зеркалу, он увидел, что губа распухла от укуса. Именно от укуса, потому что на ней ясно виднелись следы зубов. «Чьих зубов?» — спросил себя Самокатов. Одно из двух. Либо он сам случайно прикусил губу во сне. Либо… Либо это сделала Курочкина. Но тогда это был никакой не сон. Как же не сон, если он проснулся?.. «Спокойно, парень, — сказал себе Генка. — Давай разберемся по порядку».
И стал разбираться.
Значит, так. Утром он пошел в школу. Из школы они с Максом поехали на Фарфоровскую. С Фарфоровской отправились на собачье кладбище. Оттуда Генка начал слежку за типом в черном, и тот привел его в квартиру старухи Красавцевой. Затем пришел Горох, придумал трюк с бомбой и вызвал милицию. Потом они хотели проверить квартиру Красавцевой, но Макса замели, и пришлось действовать одному Генке… Ну и с какого момента начинается сон?.. Вот как узнать?..
Самокатов понял — как. У дяди Феди спросить.
Генка выскочил на улицу. Дворник подметал двор.
— Здрасте, дядь Федь, — поздоровался Самокатов.
— Да уж здоровкались сегодня, — по своему обыкновению проворчал дядя Федя.
«Ага-а, — подумал Генка, — выходит, разговор с дворником — не сон. Идем дальше…»
— Дядя Федя, а вы не знаете, кто в тринадцатой квартире живет?
Дворник окинул Самокатова хмурым взглядом.
— Ты, паря, видать, белены объелся.
— А что такое? — прикинулся Генка дурачком.
— Ты ж десять минут назад меня об этом спрашивал.
— Да-а? А я и забыл… Ну ладно, дядь Федь, не буду вам мешать.
Самокатов вернулся в квартиру. «Десять минут назад… десять минут назад…» — стучало у него в голове. Значит, после разговора с дворником он пришел домой, бухнулся в кресло и незаметно для себя уснул. И все, что было потом, — приход Макса, звонок в милицию… и так далее, вплоть до того момента, когда Нестерова вынула из Генкиной груди сердце, — был сон…
Или не сон?.. Генка осторожно потрогал языком укушенную губу. Вот блин! Все так запуталось-перепуталось, что ни фига не понять: где сон?.. где явь?..
Зазвонил телефон. Самокатов снял трубку.
— Слушаю.
— Я-а-а тебя-а-а убью-у-у… — раздался в трубке замогильный голос.
Генка ни капельки не испугался.
— Эй, Горох… — сказал он.
— Я-а не-е Горо-о-х, — продолжал дурачиться Макс. — Я-а Ри-ита Ку-у-рочкина.
— Кончай стебаться. Ты откуда звонишь?
— Из дома, — своим обычным голосом ответил Горохов. — Только что с Фарфоровской приехал и решил тебе звякнуть.
— Давай гони ко мне. Я тебе кое-что расскажу.
— Про мужика в черном?
— Про все. Тут такая шизуха!
— Шизуха?
— Ага. Полная.
Через пять минут (ребята жили на соседних улицах) Макс был у Генки.
— Что это у тебя, Самокат, за блямба на губе? — сразу заметил он.
— Курочкина укусила.
— Чего?! — вытаращился Горохов на друга.
— Того… Айда в комнату.
Они прошли в комнату, и Генка рассказал все с самого начала и до самого конца.
— Вот так фишечка! — присвистнул Макс. — Значит, я тебе во сне говорил, что тип в черном каждый день на кладбище мотается?..
— Ага. А что?
— А то, что так оно и есть: мужик приходит на кладбище каждый день. А то и два раза в день.
— М-да-а… — со вздохом протянул Самокатов. — Чем дальше в лес, тем больше дров.
— Зато интересно, Самокат! — с жаром воскликнул Горохов.
— Кому интересно, а кому и не очень, — буркнул Генка. — Как вспомню свое сердце на ладонях у Курочкиной… Бр-р-р… — Самокатова передернуло.
— Да, это круто, — согласился Макс. — А кстати, я тебе дельную мысль во сне подкинул.
— Когда предложил в милицию позвонить?
— Нет, когда говорил, что твоим сознанием из соседней квартиры управляют.
— Секретное оружие и все такое… — хмыкнул Генка.
— Ну, может, конечно, там и не секретное оружие. Но какая-то фишка определенно имеется.
— Какая фишка?
— С помощью которой тобой… как это… — Горохов наморщил лоб. — Блин, слово забыл… О, вспомнил! «Манипулируют». Тобой манипулируют, Самокат!
— А что это значит?
— Ну, управляют твоими действиями и твоим сознанием.
— Кто управляет?
— Возможно, этот тип в черном.
— А зачем? — не понимал Генка.
— Черт его знает… Слушай, а у тебя, в самом деле, есть ключ от той квартиры?
— Да, есть.
— Так давай залезем. Глядишь, чего-нибудь надыбаем.
— Давай. А когда?
— Завтра. Как только мужик на Фарфоровскую умотает.
— А если он неожиданно вернется? — выдвинул Самокатов тот же довод, что выдвигал и Горохов в его сне.
— А я за ним до вокзала прослежу, — сказал Макс, — пока он в электричку не сядет. А ты в это время в его квартире пошуруешь. А если он повернет назад, я прибегу и предупрежу тебя. Годится?
— Годится, — кивнул Генка. — Только лучше я за ним прослежу. А ты в квартире пошуруешь. А то мне, как-то не в кайф опять туда лезть.