– Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, мы ответим.
Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув двустворчатую дверь, а его министры проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.
Едва захлопнулась дверь, Альдо твердо произнес:
– Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя ждать. – Тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста: – А вы, душа Амадо, помолитесь за город.
Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, разве что – но что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн – сюда бежали ради свободы и мира, и за это люди были готовы защищать свое убежище до конца, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужна от самого города?
Кончики пальцев начало покалывать – это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест – король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или направить его кровь к груди, собрать в сгусток, который перекроет сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановится.
– Это недопустимо, – решительно произнес Эйнар. – Да, территории под протекторатом Киона граничат с нами, но до самого города армия будет добираться не меньше месяца, но бои начнутся раньше, и кампания затянется. Придут холода, однако у солдат нет достаточного оснащения, нет опыта ведения боев на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.
Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:
– Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.
– Позвольте остаться, Ваше Величество, – процедил Эйнар. – Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.
Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцев уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.
***
Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.
Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив: и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опытом и хваткой он мало кому уступал. Одного лишь не понимал Эйнар – он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.
Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.
– И это все? – Эйнар сдержал вздох.
Конечно, лидер Ордена знал, что Ортега печется не о городе – он был настоящим дельцом, и его волновали только финансовые дела. Однако поделиться страхом перед войной, перед необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.
Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, и Эйнар от раздражения скрипнул зубами. Всему полагалось находиться на своих местах, в правильной последовательности. Только так был возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.
– Сыграешь? Ты же умеешь? – Эррано повернулся с хитрой улыбкой.
У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого Эйнар знал. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, но сложись иначе, Ортега был бы первым из нарушителей. Про таких, как он, любили пошептаться, и слухи не рождались с пустого места.
– Умею, но не буду. Я говорю о городе!
Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное – как кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.