— Шелохнешься, — прошептал Лева в Птицеловово ухо, — башку отстрелю… Зажмурься!
Птицелов снова подчинился. Он чувствовал, что этому длинноволосому пацану нельзя не подчиниться. Это не Раулингсон и не Эспада — убьет не задумываясь. Недаром Комов прочит его в Островную Империю!
— Вот и умница, — проговорил Лева и нажал на гашетку.
Скорчер выплюнул красно-лиловую молнию, и окрестности огласил короткий, но яростный гром. Птицелова будто кувалдой по голове огрели, лишь с огромным трудом удержался он на ногах. Волосы на его голове встали дыбом, а в глазах еще долго плясали лиловые силуэты.
Вороненый корпус Лесоруба лопнул, тонкие ноги подломились. Вращаясь, словно пропеллер, отлетел далеко в сторону топор, а голова свечою вонзилась в зенит.
…Придя в себя, Птицелов с удивлением осознал, что не оглох и не ослеп. Что кто-то заботливо усадил его на рюкзак и сунул в руку флягу. И что народу в урочище прибавилось: возле обломков поверженного Темного Лесоруба топчутся Диего Эспада и Марта Крайски, а Раулингсон показывает им какой-то полый цилиндр с асимметрично расположенными отверстиями, из которых торчат иголки ослепительно-голубого света. Очень знакомая штуковина, где-то он, Птицелов, ее уже видел… А еще он услышал, как Комов отчитывает Леву за самоуправство. Тот стоит, набычившись, занавесив лицо черными немытыми патлами; к его ногам жмутся уцелевшие в схватке с автоматом Странников упыри, и чуть в отдалении с обиженной мордой восседает на собственном хвосте киноид Щекн — достойный отпрыск главы клана Итрчей.
Ревнует, подумал Птицелов, прикладываясь к фляге.
Краснуха обожгла ему глотку, но мигом примирила с действительностью.
— Рано или поздно вы должны были прийти ко мне, — пропищала птаха-слепыш, поудобнее устраиваясь на плече Колдуна.
В тесной карстовой пещере было темно. Масляная лампада, подвешенная на вбитый в ракушечник крюк, освещала разве что самое себя. Но, как ни странно, Птицелов отчетливо видел хозяина, будто бы озаренного каким-то внутренним светом.
Колдун сидел, подогнув под себя ноги, на тростниковой циновке. Короткие руки его покоились на животе. Змеиные глаза строго смотрели на собеседника. Комов расположился напротив в точно такой же позе, но при этом чувствовал он себя совершенно непринужденно, словно беседовал не с существом из иного Мира, а с Эспадой или, скажем, Раулингсоном. Птицелову оставалось только позавидовать безмятежности господина Первого. Сам он чувствовал себя как на угольях. Больше всего ему хотелось встать и убежать. Отыскать Лию, которая бродила где-то, несмотря на быстро сгущающиеся сумерки. Где она, Птицелов спросить у хозяина пещеры почему-то не решался. Словно запрещало что-то.
Да и не интересен он Колдуну. А уйти нельзя, Птицелов остро почувствовал это. Ведь сейчас будет сказано что-то важное. Может быть, самое важное из того, что ему довелось услышать за этот насыщенный событиями год.
— Мак Сим был первым, — продолжал чревовещать Колдун. — А там, где появился один, обязательно появятся и другие. Но вы — не он. Вы не такой, как он. Мак Сима мучил конфликт совести и долга, а в вас я этого конфликта не ощущаю. Вы живете в мире с самим собой и со всем множеством Мировых Светов. Это прекрасно…
Что же тут такого прекрасного? — подумал Птицелов ожесточенно. Грязевик в мире с самим собой, потому что чувствует себя владыкой всех этих бесчисленных Мировых Светов…
— Когда я отправлял Птицелова в Столицу, — бормотала птаха, — я полагал, что там он встретит Мака Сима, но вышло даже лучше, чем я рассчитывал. В конце концов, Мак Сим выполнил свою задачу, нарушил равновесие Мира, но кто-то должен вернуть ему устойчивость…
Помнится, ты утверждал, что это сделаю я, — продолжал мысленный диалог с Колдуном Птицелов. Хотя какой из меня возвращатель устойчивости?.. восстановитель равновесия?.. Я всего лишь жалкий южный выродок, мутант шестипалый…
— Я рад, что теперь дело равновесия в надежных руках, — сказал Колдун. — Но я заболтался. У вас, уважаемый Геннадий, вероятно, есть ко мне вопросы.
— Вы правы, — отозвался Комов профессорским тоном. Птицелову на миг почудилось: в этой темной пещере, загаженной пометом нетопырей, вдруг каким-то образом очутился столичный горец, государственный советник первого ранга профессор Поррумоварруи. — Вопросов много, уважаемый Колдун. И я, признаюсь, рассчитываю на вашу искренность.
— Мне нечего скрывать, — пророкотал Колдун.
— Благодарю, — сказал Комов. — Мой первый вопрос: вы уроженец Саракша?