Дело мутанта на Севере, — сымпровизировал Шестипалый, — болтаться на висельном дереве.
Колдун меня послал, — ответил Птицелов.
А-а, ну если только Колдун… — протянул Бельмастый. — Тогда, конечно… Супротив Колдуна не попрешь.
Помолчали. Затворник снял котелок с огня и тут же подвесил другой — для чая. Из какого-то закута принес глиняные миски — курильщики поспешно загасили цигарки, — сунул в нетерпеливые руки, наполнил аппетитным варевом, разложил на чистой тряпице деревянные ложки и ломти хлеба — насыщайтесь, друзья-подельники. Мутанты оживленно заскребли ложками.
Птицелов поддел краешком ложки пахучего варева, подул, попробовал. Закатил глаза. Умопомрачительно вкусно. Мелькнула предательская мыслишка: а может, и впрямь остаться 17 т, на засеке? Живут разведчики не худо. Сыты, одеты, вооружены. Нигде, ни в родной деревне, ни в городских руинах, не видел Птицелов такой жизни… А на Севере и вправду в петлю можно угодить. Запросто. Сказывают, конечно, что правительством это строжайше запрещено, но вряд ли из Столицы не видно, как в Приграничье с мутантами обращаются.
Но мыслишка мелькнула, отозвалась короткой тянущей болью в груди и пропала. Не мог Птицелов обмануть Колдуна. Да и самого себя не мог. Где-то там, в непредставимых черных безднах, томится Лия. А он тут у камелька рассиживается, ест от пуза, о лучшей жизни помышляет. Нет, переночевать, поблагодарить хозяев, и в путь.
Птицелов доел похлебку, принял от Затворника глиняную чашку с чаем. Никакие мысли, ни предательские, ни самые что ни на есть праведные, не могли испортить
благодушного настроения. Завтра видно будет, сказал он себе.
Птицелов налился чаем по самые уши, поблагодарил радушных хозяев и выразил желание «чуток завести глаза».
Ложись, кто тебе не дает, — откликнулся Бельмастый. — Там вон в углу лапник брезенту- хой накрыт. Почитай, перина…
Угу, — пробормотал Птицелов, поднимаясь.
Спать ложись, шестипалый братуха, — изрек Шестипалый, — будем тебя сторожить мы вполуха.
Глаза слипались. Он добрел до постели и уснул, едва коснувшись головой брезента.
Во сне все смешалось. И дневные впечатления, и прошлые переживания. Воспоминания и мечты. Мелькали в каком-то диком хороводе упыри. Лесоруб колол дрова на заднем дворе деревенского дома, а папаша Сом относил их в сарай. Лия обливалась слезами, как Бунашта, и все норовила пальнуть из автомата в мечущегося Бошку. Железная птица на дымных струях опускалась рядом с оплавленным памятником, открывала круглую светящуюся пасть, и Птицелов протягивал ей миску с похлебкой. «Дело мутанта на Севере, — прокаркала птица голосом Колдуна, — болтаться на висельном дереве». И кто-то мерзко захихикал в ответ. А кто-то сдавленным голосом проговорил: «Тише ты, Шестипалый, братуху разбудишь».
Птицелов вздрогнул и понял, что уже не спит. За стенами хижины бесновалась непогода. В бойницы тянуло сквознячком. От очага расплывался жар. Рядом храпел разведчик. А два других сидели у огня, шептались, сдвинув головы. Сквозняк раздул угли, на уродливых лицах мутантов заплясали отсветы. Птицелов узнал шептунов: Бельмастый и рифмоплет Шестипалый. Стараясь не выдать себя неосторожным движением, Птицелов прислушался.
Не нравится он мне, — сказал Бельмастый. — Странный какой-то… На ногах дюжина пальцев, прямо как у тебя, а не наш. Печенкой чую.
Завалил солдата он, — заметил Шестипалый, — значит, крепок и силен.
Да, нам бы такой пригодился, — ответствовал Бельмастый, — но не хочет же оставаться. На Север идет, а там солдаты. Заложит он нас, как пить дать.
Ты, Бельмастый, прав, заложит, — согласился Шестипалый. — При такой красивой роже.
Колдун, говорит, его послал, — продолжал Бельмастый. — А зачем, спрашивается, Колдуну посылать кого-то на Север? Колдуну на Севере ничего не надо. У него и на Юге все есть. А чего нет, зверье доставит… Выходит, врет нам Птицелов. Может, он давно к солдатам перекинулся, а? Может, это они его послали про нас поразнюхать? Что скажешь, Шестипалый?
Коль нам пришелся не по нраву, — откликнулся рифмоплет, — перо в бочину и в канаву!
В лес отнесем, — сказал Бельмастый. — А там упыри подберут.
Они легко и бесшумно поднялись. Сверкнули красными бликами ножи, хорошие армейские тесаки, но Птицелов был уже наготове. И когда Бельмастый наклонился над ним, Птицелов откатился в сторону, вскочил, сорвал со стены карабин.
Стоять, свинорылые! — крикнул он и Демонстративно передернул затвор.
Что?! Где?! — переполошился спросонья третий разведчик.